Дорога во тьму (СИ)

ошметками внутренностей, стоял среди устроенного ада, тяжело дыша, чувствуя, что содеянное не принесло облегчения, а, напротив, добавило мне черной желчи.

Как я мог допустить подобное?! Почему за все содеянное палачи отделались такой легкой смертью и даже не от моей руки?! Казалось, меня ничто не остановит, готов был перерыть всю Германию, чтобы отыскать следы Йоханеса и Клары, а нашел их развеянный прах, и даже в этом не мог удостовериться собственными глазами. И тут понял, что напрасно сетовал на судьбу, ведь она, как всегда, давала мне возможность выбора. Я устраивал себе

«отпуск», развлекался канканом, предавался плотским утехам с немками вместо того, чтобы сразу же сюда вернуться.

Нет, вообще не следовало покидать это место, не отомстив. Под прикрытием дыма и опасности обрушений нужно было сразу отыскать недругов, а не бежать, спасая волчьи шкуры. И не прятаться по лесам и фермам, а крушить врагов, не позволить им принять легкую смерть. Даже погибнуть там же во взрыве было куда желаннее, чем сейчас

смириться с правдой и признать полное бессилие. Место ненависти к мучителям в душе заполнялось едкой злобой на самого себя. Чем же заглушить ее теперь? Что сможет затушить бушующий в груди огонь? И что теперь делать? Возвращаться на Родину, как требовал долг? Больше у меня не осталось дел в Германии.

Дорогу почти не запомнил, незачем. Я не прокладывал маршрут и не следовал намеченному плану, просто двигался, смещаясь на юго-запад, периодически отклоняясь в сторону, когда невероятно обострившийся звериный инстинкт подсказывал опасность. Жертвы тоже не считал, даже не обращал внимания, кто в очередной раз попал ко мне на ужин, будь то пожилая бюргерша или полицейский, не имело никакого значения. Иногда передвигался на автомобилях, порой пешком. Дневал, где придется, то в сараях, то прямо в домах, где после меня не оставалось никого. Если я только задумался, то заметил бы, что за мной остается четкий след, выложенный трупами, но это больше не волновало и никак не отзывалось ни в душе, ни на совести. Не ведя счет дням, не скажу, сколько занял путь, но в конце июля пересек наконец линию фронта.

Глава 09.

Линию фронта перешел в Лотарингии, вблизи городских окраин Нанси. Солнечное время, как обычно, переждал в развалинах, убежищ в разоренных и разрушенных городах имелось в достатке. Изуродованная Франция разительно отличалась от слегка задетой войной Германии. Вероятно, раньше горестные виды родной земли не оставили бы равнодушным, вызвав патриотический гнев и злость. Но в душе, казалось, не осталось места ни для чего, кроме личной ненависти. Тягостные мысли не давали расслабиться, сон отвернулся от меня, будто испытывая остатки нервов, раздражение, преследовавшее всю дорогу, словно зубная боль, стало привычным состоянием. Я напоминал себе сгусток черноты, как клякса, размазанная по бумаге. И с этим, похоже, предстояло жить оставшуюся вечность.

Возможность успокоения похоронена под обломками, но сильное, наполненное свежей кровью тело, давно бесследно излечившее любые раны, продолжало ныть фантомной болью, память садистской жестокостью раздирала слегка взявшуюся коркой душу. Существовала ли вероятность вернуться, разогнать мрак, опутавший меня плотным коконом? Я не видел, да, пожалуй, и не желал видеть этого пути. Имели ли смысл теперь мои принципы? Я уходил на службу, будучи полон высоких мотивов, имея багаж благородных причин, а возвращаюсь пустым, отравленным. Более я не ставил перед собой глобальных, далеко идущих целей. Слишком сильно ударило разочарование от

невозможности в эту цель попасть. Ныне я удовлетворял лишь основные потребности, не чинясь в средствах и не оглядываясь на последствия. В конце концов, не так ли живут вампиры?

Раз уж не спалось, хорошо бы обдумать положение и дальнейшие шаги. Война не окончена, вряд ли я могу считать себя демобилизованным, однако необходимо учитывать и прошлые ошибки. С приближением сумерек нарастало раздражение и нетерпение. Постоянный запах свежей крови, разносившийся откуда-то неподалеку, щекотал ноздри и мешал сосредоточиться, путал мысли, сбивал и все настойчивее напоминал о ненасытной жажде. Жертва не заставила себя ждать - прихрамывающий мужчина, выбравшийся из соседних развалин, на ходу застегивая китель. Я напал на него, привычно припав к горлу, наслаждаясь и забывая обо всем, не утруждаясь скрытностью. И когда отбрасывал уже мертвое тело в сторону, предвечернюю тишину развеял испуганный женский вскрик, тут же

прерванный тихими словами внушения. Обернувшись, встретился глазами со знакомым взглядом красивых, мудрых очей, в данный момент поддернутых пеленой грусти и печальным осознанием чего-то важного, понятного только их обладательнице.

- Приветствую, мадемуазель, - с полупоклоном произнес я. Выглядело это несколько утрировано на фоне обстоятельств. – Не ожидал встретить здесь именно Вас, однако рад лицезреть, тем более, в таком достойном качестве.