…Дверь была открыта не то, чтобы настежь, но достаточно для того, что называется открытой дверью, а сразу за дверью, прямо на полу, лежа, мычал Вася Никитин.
Пьян он был на столько, что ему удавалось только мычать – потому степень его неудовлетворенности жизнью идентифицировалась с трудом.
Я не стал входить в нюансы, а просто взял его за плечи – пьяный человек удивительно тяжел и неухватист – и потащил его к кровати.
Белья на постели не было, хотя подушка, вернее, какая-то ее мятая модификация была.
Я разместил Василия на этом лежбище, подоткнул под голову модификацию и снял с него ботинки.
С этим возникли некоторые проблемы так, как, не смотря на то, что стояло лето, ботинки на нем оказались зимними, да еще со шнурками, завязанными на пьяные узлы.
После этого, Василий, видимо удовлетворенный положением или тем, что своего положения он не ощущал, затих, а я пошел прикрыть дверь.
Вернувшись в комнату, я зажег свет – единственная в трехрожковой люстре, лампочка загорелась и осветила грязь, беспорядок и неуют Васиной квартиры.
То, что я увидел, было мне неприятно по двум причинам: во-первых, это напомнило мне то, что происходило со мной самим много лет назад, а во-вторых – мне было больно оттого, что это происходило с моим другом теперь.
Я вообще, человек чувственный – это и достоинство, и недостаток для художника – и чувства мои ассоциативны.
Видимо поэтому я не сразу заметил в этом бардаке девушку.
А это, уже, очень плохо характеризует художника…На первый взгляд, она выглядела испуганной моим появлением.
На второй взгляд – заставляла задуматься о том, кто она такая, и откуда взялась?
И тогда я сделал то, что делаю довольно часто – я сделал ошибку.
Я поверил своей первой мысли…Как-то Гриша Керчин сказал мне:
– Опасайся срединных откровений политиков, последней страсти старой девы и первого взгляда прозревшего, – а я так и не сделал из его слов выводов.
Может, поэтому я и спросил девушку:
– Что вы здесь делаете? – хотя для начала, мне стоило поздороваться.
Наверное, в моих словах было столько раздражения и недовольства, что она ответила мне просто взглядом. И в ее взгляде было больше красноречия, чем в моих словах.
Оттого, на развалинах Васиной пьяной жизни возникло молчание.