Дорога во все ненастья. Брак (сборник)

…А тогда, когда Петр только опустил трубку телефона – я понял, что мне нужно делать.

И почему-то был уверен в то, что в последствии не пожалею о том, что сделаю.

Больше того, я не сомневался в том, что, не смотря на то, что речь шла о потере наследственной вещи, мои предки не осудили бы меня…

…Уже несколько лет, один, совсем не бедный человек – когда-то, мы с ним учились в школе, только он ходил в третий класс, когда я, уже в пятый – время от времени заводит разговор о моем «Ленд-ровере».

– …Помнишь, ты хотел купить мой «Ленд-ровер»? – телефон этого человека был в моей записной книжке.

– Помню.

– Сколько дашь?

– Двадцать.

– Когда-то ты был готов дать за него тридцать.

– Теперь, только двадцать.

– Почему?

– Потому, что я чувствую, что ты торопишься…

Я думал всего несколько секунд:

– Можешь забрать его сегодня.

Документы оформим завтра.

Завтра же мне будут нужны и деньги.

– Завтра, ты получишь только десять.

– А остальные?

– Когда я обкатаю машину, проверю и все такое.

– И сколько тебе нужно будет времени, для того, чтобы ее обкатать?

– Ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы убедиться в том, что ты отдашь его за пятнадцать.

– Хорошо. Забирай его за пятнадцать завтра.

Но, знай, что ты хуже, чем я о тебе думал.

– Это ты, Гриша, знай, что ошибаешься в людях, когда думаешь, о них слишком хорошо.

– И ты знай, что ошибаешься в людях, когда судишь об их поступках по своим…

Потом я сказал Петру:

– Если бы я только знал, что он такая сволочь… – но Петр перебил меня:

– Ты знал об этом всегда…

– Жалко, – вздохнул я.

– Знаешь, о чем ты жалеешь?

– О чем?

– О том, что на хороших людях, люди не заканчиваются…

Художник Василий Никитин

Я сидел на стуле, а рядом со мной, на диване, умирала девушка.

Умирала, по моей вине.

В нашей с Олесей судьбе не нужно было выбирать виноватых.

Этот выбор сделал я. И выбор этот не подлежал пересмотру, и не подчинялся сроку давности.

И не мог быть подвергнут оправданию.

А точки, которые ставил в своей жизни я, рано или поздно должны были превратиться в крест.

Свой приговор я получил у врача районной поликлиники, того, который осматривал Олесю.

– Сколько осталось до развязки? – спросил я.

– Если не начать лечить прямо сейчас – недели две-три.

– А если начать лечить?

– Немного больше.

– На сколько – немного?

– На столько, на сколько у вас хватит денег.

– А потом, для вас, молодой человек, начнется другая жизнь, – сказал врач, прощаясь в коридоре. И я ответил, когда врач уже ушел: – Хорошо, что я заранее не знаю, какая жизнь хуже.

На тот свет, я вынужден был собираться не после смерти, а после жизни…

…Бледная, прозрачная, как свеча под горящим фитилем, с кругами под глазами, цвета кадмия, смешанного с ультрамарином в равных пропорциях, похудевшая, Олеся смотрела на меня:

– Ты будешь меня любить?

– Да.

– Долго?

– Долго.

– Сколько?

– Неделю, – едва не сказал я. Мысли путались и не отвечали за слова. Но слова нашлись:

– До конца наших дней.

– Значит, одну неделю…

…Того, что происходило в квартире Андрея Каверина, я не знал, и, потому, глядя на ворох рецептов, оставленных врачом, не видел никакого пути.

Уже потом, вспоминая этот момент, я подумал, что идеи кого-нибудь ограбить, мне в голову не пришло.

А потом позвонил Каверин:

– Деньги есть.

И еще будут.

Еду к вам на такси, так, что приеду скоро. А ты, пока, подготовь все рецепты, и снова пригласи врача…