Дорога войны

А Луцию Эльвию придется выйти на арену в экипировке провокатора. Этот тип гладиатора имел щит, похожий на легионерский скутум, только с вертикальным ребром жесткости, короткие поножи и стеганый щиток-манику, который надевался на рабочую руку. Из вооружения у него имелся только меч. Круглый шлем без металлических полей, как у секуторов, и без гребня ковался из единого листа бронзы и надежно прикрывал всю голову и шею. Лицо пряталось за глухим забралом с круглыми зарешеченными отверстиями для глаз.

Луций Эльвий поежился. Он не боялся предстоящего поединка, напротив, возможность поразмяться радовала его. Просто Плебейские игры в Риме и Дакии — это далеко не одно и то же. Змею было просто зябко.

Раздевшись догола, он взял поданную Бласием набедренную повязку сублигакул — треугольный платок со стороной в два с половиной локтя из небеленого льна — первейшее одеяние гладиатора. Все римляне носили под туниками сублигакулы, но только гладиаторы выставляли их напоказ — чтобы всем этим подонкам на трибунах была хорошо видна проливаемая кровь.

Луций грязно выругался и завел повязку за спину. Завязав два конца сублигакула на животе, он сунул руку между ног, доставая третий конец, затолкал его под узел и свесил маленьким «фартучком». А вот доспехов провокатору не полагалось. Почти.

— Помоги застегнуть, — пробурчал Луций, кладя на себя небольшой нагрудник-кардиофилакс. — Крест-накрест затягивай!

Бласий суетливо застегнул ремешки, как было велено, и сцепил сзади крючки пояса-балтея. Тиций нацепил Змею на правую руку многослойный стеганый наруч-манику. Рубрий натянул на ноги провокатора обмотки-фасции и закрепил на голенях поножи-окреа, пропустив ремешки через колечки и завязав их сзади.

— Не давит? — заботливо спросил он.

— В самый раз! — ответил Луций.

В раздевалку заглянул бледный Гай Антоний.

— Ну как? — спросил он.

— Кто там сейчас? — проворчал Змей, похожий на медноголовое чудище.

— Разминка-пролюзио уже прошла, на арене дерутся эквиты[64] Бебрикс и Нобилиор! Эдитор интересуется, когда начинать проверку оружия?

— Скажи, пусть объявляет. Я готов.

Голова легата исчезла, и вскоре гомон толпы перебили пронзительные звуки букцин. Рявкнула шеститактовая цезарская фанфара.

Амфитеатр взорвался восторженным ревом.

— На выход! — донесся крик Гая.

Луций Эльвий неторопливо вооружился, подхватил щит — и выступил на арену. Пятерка его противников уже стояла около пульвинара, трибуны для важных персон, где восседал квинквеннал, надутый, как бурдюк. Луций присоединился к пятерке, переглянулся с ними и бросил отрывисто:

— Пошли, что ли…

Люди повскакивали с мест, в едином порыве приветствуя гладиаторов, которые важно шествовали вокруг арены. Лица, лица, лица глядели на них с трибун — с ожиданием, с сожалением, с кровожадным любопытством.

На белый песок выбежал распорядитель игр и задрал обе руки. Шум, гулявший по амфитеатру, стал утихать.

Распорядитель-куратор, оглядывая трибуны, поднес ко рту огромный рупор из медной жести и грянул:

— Сенат и народ римский! Устроитель сегодняшних игр квинквеннал Децим Лукреций Сатрий Валент, сообразуясь с волей богов и мнением наместника, объявляет о начале представления!

Толпа опять взревела, радуясь близкой кончине кого-то из шестерки «идущих на смерть». А гладиаторы молча и с достоинством обошли всю арену и остановились напротив ложи квинквеннала.

— Аве! — рявкнули они в шесть глоток. Квинквеннал важно поднялся и прокричал:

— Привет и вам, храбрецы! Сражайтесь честно и смело и помните — победитель получает все! — Обернувшись к куратору, он громко сказал, вскидывая вверх правую руку: — Пусть принесут оружие!

Распорядитель быстренько собрал мечи у шестерки и отволок всё оружие в ложу квинквеннала. Децим Лукреций с улыбкой выбрал лишь один меч — гладиус Луция Эльвия. Проведя подушечкой большого пальца по лезвию, он довольно стряхнул капли крови из ранки и поднял вверх обе руки, сжимая в одной из них меч.

— Оружие острое! — провозгласил он, упиваясь своим положением.

Трибуны грохнули овациями. Куратор, переждав с улыбкой восторги толпы, прокричал:

— В первой паре Луций Эльвий выступает против Церулея!

Змей, не слушая крики с трибун, вернул себе меч и, держа его в опущенной руке, прошел на середину арены. Церулей двинулся за ним, и это выглядело смешно.

— Эй, Церулей! — крикнули с трибуны. — Ты бросился в погоню?

Гогот и топот прокатились по амфитеатру. Германец разозлился — и бросился на Луция, выставив тяжелое копье, наконечник которого был никак не меньше гладиуса.

А провокатор не торопился. Лениво обернувшись навстречу мчащемуся на него Церулею, он подождал, пока противник добежит до него, и вдруг совершил молниеносный рывок — отбив копье щитом, перерубил древко, а обратным движением меча рассек германцу бок, обнажив ребра. Толпа взревела и заулюлюкала.

Церулей отпрянул, впервые испытав страх. Он-то прекрасно понял, что произошло: Луций легко мог всадить меч ему в сердце, разом окончив первый бой, но не стал разочаровывать зрителей. Пусть уж натешатся, насмотрятся страданий!