Дорога воспоминаний

Я растерянно брёл между красными стенами. Город был построен без всякого плана, а потому узкие улочки и проходы между зданиями оказались сплошным лабиринтом, и мы осторожно шли по его извивам, нередко перебираясь через груды глины от обвалившихся стен.

На одном из перекрёстков мы увидели диск из слоновой кости, на котором были изображены два столкнувшихся лбами слона. Всё вокруг дышало покоем, и луна то освещала нас, то скрывалась за рыжими домами, овеянными тайной исчезнувших жизней. Город казался таким мёртвым, что я не вздрогнул, даже когда мы наткнулись на львов.

Львица спала лёжа на боку, а два львёнка уснули прильнув к её соскам. Я думаю, только их запах — запах диких зверей — пробудил во мне слабое воспоминание о давнем ужасе. Однако я смотрел на это зрелище так же спокойно, как на развёртывавшиеся передо мной ряды стен. Но Нгала, скользнув между мной и Джимом, схватил нас обоих за руки. Я почувствовал, что он весь напрягся, с трудом подавляя страх, бившийся в чёрной тюрьме его тела; казалось, он вдруг лишился дара речи. Джим оттолкнул его руку и пошёл прямо к зверю. Львица вскочила, вырвав соски у львят, и секунду мы видели белую струйку молока, к которой смешно тянулись маленькие розовые язычки. Однако в нашем положении не было ничего смешного. Шерсть на загривке львицы встала дыбом, и она приготовилась к прыжку. Но Джим продолжал приближаться к ней с невероятным спокойствием, и я увидел, как она присела и поджала хвост. Она оскалила зубы и рычала, а её рыжая шерсть волнами поднималась на спине и на боках. Совершенно спокойно Джим протянул руку и погладил львицу по морде; львица сразу успокоилась, закрыла глаза и начала нежно мурлыкать,

Чтобы по-настоящему понять то, что произошло в этом мёртвом древнем городе, нужно хоть раз увидеть льва не за решёткой клетки, нужно знать, какова бывает ярость львицы, захваченной в её логовище, когда она кормит своих детёнышей. Я ошеломлённо слушал мурлыканье, громкое, словно храп мужчины, и не мог оторвать глаз от сцены, развёртывавшейся передо мной в бледном свете луны. Ещё и сейчас перед моим взором стоит Джим, наклонившийся над томно раскинувшейся львицей, а львята продолжают сосать, дёргая её кожу лапами величиной с мой кулак.

Пальцы Нгалы сжали мою руку, и он сделал мне знак головой. Мы на цыпочках проскользнули мимо львиного логова, не отрывая глаз от Джима, и он тоже всё время смотрел на нас. На его губах застыла непонятная улыбка, и я заметил, что радужные отсветы, которые я видел вокруг гриба под деревом, теперь окружают его еле видимые в темноте плечи. Я не знаю, как он избавился от укрощённой хищницы, но во всяком случае он почти тут же присоединился к нам. Нгала повернулся и повёл нас дальше. Мы не произнесли ни одного слова.

Я размышлял, не придал ли и мне яд гриба, хотя я проглотил его очень немного, те же замечательные свойства, какие только что выказал Джим.

Мы шли по глинистым улицам, направляясь к какому-то месту, которое, по-видимому, было хорошо знакомо Нгале. Это его предки построили город из красной глины, и воспоминания о нём сохранились в старинных легендах — совсем недавно мы сравнивали эти легенды с реальными результатами раскопок. Именно там лежала драгоценная цель наших поисков. Но я не поклялся бы, что Джим не преследует и ещё какие-то одному ему известные цели. Я уже упоминал, что был почти уверен в принадлежности Нгалы к Политическому движению, чья подпольная деятельность всё время чувствовалась в этих краях, и доверие, которое питал к нему Джим, казалось мне подозрительным. Я спрашивал себя, о чём, собственно, просил у Нгалы, почему ему пришлось так настаивать и почему Нгала проявил такое упорство.

— Куда мы идём? — спросил я.

— Уже тут, — ответил Нгала.

Узенькая улочка расширилась в небольшое подобие площади, густо заросшей кустарником. На ней высилось большое овальное здание. По чудом уцелевшей притолоке над его входной дверью тянулся сложный узор из ослепительных зигзагов. Когда я пригляделся к ним внимательнее, мне показалось, что они шевелятся.

— Ждать… — прошептал Нгала.

Я остановился рядом с замершим в неподвижности Джимом и смотрел, как чернокожий вошёл в здание и почти тотчас же вернулся с красным тамтамом в руках. С первого взгляда я узнал узор, украшавший инструмент. Этот тамтам был музейной ценностью — возраст его примерно четыреста лет. С неба на нас смотрел кровавый глаз луны — гигантская небесная копия древнего инструмента.

— Люди лнага, — сказал чернокожий с неожиданной торжественностью. — Смотреть прямо глаза Нгала.

И он ударил по тамтаму открытой ладонью, пробудив так долго дремавший в нём голос. Его голос высоко поднялся, и я вдруг заметил, что отражаюсь в его широко раскрытых глазах весь целиком. Секунду я колебался, словно какой-то внутренний голос предупреждал меня, что я не должен слепо повиноваться. Но любопытство было сильнее, и я устремил пристальный взгляд на моё собственное крошечное лицо, плававшее в тёмном блеске зрачка Нгалы. Думаю, что Джим сделал то же.