Дорога воспоминаний

Я узнал то овальное здание, перед которым стоял, и унизительная паника залила меня, как океанская волна. Эта паника согнала оцепенение и заставила меня стряхнуть колдовство столь неожиданно развернувшегося передо мной жестокого фильма, бросившись в безумную борьбу с наваждением призрачных образов. Нет, я не стал жертвой кошмарного сна. Просто я снова был в том же самом месте, куда некоторым образом уже приходил в иную эпоху. Ибо я уже понял, что человек, на моих глазах уничтожавший город, в который привёл нас Нгала, — не кто иной, как капитан фрегата (и работорговец) Ной Уоррен, отец моего деда Стюарта. И вокруг меня происходило то, что когда-то уже случилось на самом деле. Я ощущал запах дыма, казалось, стоит мне только протянуть руку, и я почувствую под пальцами чёрную кожу юной девушки, которую Сэм бросил к моим ногам. Я знал, что это самый молодой матрос в моей команде; перед отплытием его мать начертила пальцем невидимый крест у него на лбу и со слезами просила меня позаботиться, чтобы с ним ничего не случилось. Я пытался вырваться из страшного видения, стать самим собой, потому что я-то не имел ко всему этому никакого отношения; но всё же я по-прежнему видел, как я смеюсь и хлопаю Сзма по плечу. Я хотел крикнуть (Ною? Нгале?): «Довольно! Хватит!», но сам не слышал своего голоса, так же как не слышал и голоса человека, который говорил Сэму что-то, что заставляло его смеяться. Тем временем на площадь выводили всё новых и новых негров. Кое-кто тащил великолепные слоновьи бивни. Сэм исчез и вернулся с двумя слитками золота. Другие мои люди срывали золотые браслеты с запястий и лодыжек чернокожих, которых ждали цепи и долгий путь к фрегату.

Я больше не мог, я больше не в силах был смотреть на это! Я сделал отчаянное усилие, чтобы оторвать взгляд от зрачка Нгалы, и почувствовал, как режущая боль насквозь пронзила мой мозг. Жуткие образы заколыхались, и на секунду мне показалось, что я чувствую под ногами грубую плотную землю. Потом я услышал глухое громыхание, похожее на долгое эхо страшного землетрясения. Но это был топот длинной колонны пленников, которых мои люди гнали, как стадо. Я знал, что босые ноги не могут вызывать такого гула. И я опять начал ожесточённо бороться, чтобы вернуться в своё истинное «я», несмотря на весь ужас ожидания боли, пронзившей меня за мгновение до этого, несмотря на жуткое ощущение, что кровь уходит из моих жил до последней капли. Напряжение было чудовищным. Я закусил губы, услышал собственное всхлипывание и против воли закрыл глаза.

Стена тьмы отделила меня от кошмарных видений, словно я перенёсся в область несуществующего, в мир девственной тишины, которому неведомы ни человек, ни пожирающие его страсти. На миг меня охватило ни с чем не сравнимое ощущение покоя (может быть, оно длилось не только миг, но после предшествовавшего безумия мне необходима была полная разрядка, и это ощущение покоя показалось мне слишком коротким), а потом я слова услышал топот колонны. Однако, открыв глаза, я увидел в чёрном зрачке Нгалы только самого себя. Его руки извлекали из тамтама глухое гудение, звучавшее всё тише и тише, словно замирающее эхо.

«Знает ли он?»

Вопрос этот властно ворвался в мой мозг, вновь всколыхнув едва улёгшиеся пласты страха и стыда. Моё пальцы сжались, словно я кого-то душил. Но с первого же взгляда я понял, что Нгала не переживал этого странного экскурса в историю его предков. Начинала разгораться заря, и в её слабом розовой отсвете кожа негра блестела влагой, словно он только что искупался. Его щёки ввалились от огромной усталости — но только от усталости. Он безостановочно бил по тамтаму, из последних сил поддерживая ту хрупкую лестницу звуков, которая низвела меня в ад. Но сам он не перешагнул этого порога, потому что не был человеком лнага.

Я уверен, что мои сожжённые губы растянулись в страдальческой улыбке. Нгала, всё ещё оглушённый, рассеянно улыбнулся мне в ответ. Собственно говоря, я украл у него эту улыбку, и всё же она принесла мне чувство блаженного успокоения. И как ни странно, именно в эту минуту — только в эту минуту — я вспомнил о Джиме.

Когда я обернулся к нему, весь мой ужас и стыд, казалось, ушедшие из моей души, вновь обожгли меня.

Он лежал на земле ничком, как огромная неподвижная кукла.

Нгала не успел оправиться от утомления, вызванного долгими часами усилий, а потому я подбежал к Джиму первым. Я быстро перевернул его на спину.

И тут же отступил на шаг, потому что его снова ставшие серыми глаза смотрели на меня с неумолимой суровостью, словно выкрикивая беспощадное обвинение.

— Это не я…

Но я не договорил. Ещё не произнеся этих трёх слов, вырванных у меня ужасом, я понял, что с такой стеклянной неподвижностью могут смотреть только глаза мёртвого. Я обернулся к подошедшему Нгале и сказал:

— Закрой ему глаза.

Ни за что на свете не хотел бы я вновь прочесть в них это немое обвинение!

— Я говорить, говорить…