Крик ударился о колонны, и они лопнули крошкой мрамора и эбонита. Весп упал на колени, поджав копыта к ягодицам.
– Она… она… но…
– Где?!
– Утилизирована… как и всегда… два тысячелетия… новая жена…
Веспа колотило от страха. Чёрт, старый дурак, не надо было спешить – сам же выбирал душу, не дождавшись, хотел…
– Ева! – рычал Люцифер. – Ева!!!
Плиты пола вспучились, запузырились. Потёк камень свода, чудовищными каплями падая вниз.
«Два тысячелетия – так мало…»
– Хорошая душа, порочная, новая… – лепетал Весп, понимая, что обречён.
Страшная сила подняла его в воздух, скрутила. Чёрт приоткрыл глаза и встретился с окутанным паром лицом хозяина. Потом был рывок, для каждой из половинок его тела в разные стороны, мир последний раз вспыхнул, напрягся и лопнул. Разорвался. Скрюченные волосатые конечности с хвостом отлетели к кипящему бассейну, верхняя часть в кровавом облаке бесформенным куском мяса упала у двери. Весп умер.
Люцифер сел на корточки, продолжая кричать. Глазные яблоки слуг (находящихся в соседних помещениях), не выдержав вибрации, взорвались.
«Утилизирована… утилизирована, – билось в голове. – Это конец… матрица стёрта…»
Убить человеческую душу невозможно. Размыть до неузнаваемости, просеять – да. Утилизация – означала перерождение, сброс матрицы души обратно на землю, в тело новорожденного. Утилизация – означала Жизнь и Смерть.
«Мужчины, Вам нравится воевать… и любить, – раздался в голове голос Евы, воспалённые слова прошлого. – Воевать и любить… впрочем, это одно и то же».
И тогда он сомкнул руки, скрепляя заклинанием, новым криком. Круша стены и предметы, пока слёзы не прервали эту бессмысленную игру.
– Омэн у телефона.
– Привет, дружище…
– Президент, мои приветствия. И… соболезнования…
– Не надо, оставь…
– Черти прибыли?
– Да, твои вояки оказались неплохими строителями – дворец восстанавливается не по дням, а по годам… дьявольская скорость. Ну, как известно, самый лучший строитель – солдат, а точнее – самый дешёвый.
– В точку, мой Президент! Ваше остроумие, как всегда…
– Оставь в покое моё остроумие. Я по делу.
– Слушаю. Внимательно.
– Ом, дружище, как насчёт, немного повоевать?
– О-о, диверсии, терроризм?
– Я сказал ПОВОЕВАТЬ! Эти дятлы наверху уже, наверное, и забыли такое слово!
– О-о, даже так! С
– Настоящая бойня, до тотального уничтожения, с объявлением войны и прочей лабудой… Мобилизуй войска! Все!
– Слушаюсь!
– Давай, дружище… Если что-то и делать, то по-настоящему…
Перекус
Мальчишка похож на одного из известных мультипликационных героев. На Лёлека или Болека, родившихся в далёком 1964 году на студии польского города Бельско-Бяла. Тёма успевает погуглить, пока к ролику подгоняют анимационное вступление. Так Лёлек или Болек? Не беда, найдём, и ста лет не пройдёт.
Не успевает. Зовут на финальную озвучку.
Рисованный мальчишка – Лёлик или Болик, кто сейчас вспомнит, если вообще узнает? – превращается в живого парнишку. По квартире катится звонок, мелодичный, зовущий, заставляющий мечтать. Мальчик идёт в прихожую, включает дисплей дверного замка, смотрит, поворачивается к зрителю и улыбается, глядя немного в сторону.
– Ма! Па пришёл!
А потом входные двери открываются. Пять дверей, в разное время, перед разными людьми. Монтаж профессионален. Папы ступают в тёплый прямоугольник света, заходят один за другим, словно процессия гостей.
В квартире дремлют полутени, мама выходит из зала, целует папу и помогает снять пиджак. Куртку. Пальто. Плащ. Пуховик. Они немного медлят в прихожей, – счастливые и уставшие от разлуки, – соприкасаются руками, взглядами, улыбками.