Дорога запустения

Адам Черный открыл двери в свою страну ученых чудес и еле успел уклониться, когда Раэль Манделья и его упертые дети опрометью бросились в погоню за знаниями. Тайны физики, химии, философии, искусства и природы Лимааля и Таасмин Манделий не восхитили. Они зевали, глядя на Дуроменов, полулюдей-полумашин, они ерзали от скуки, когда компьютеризованный поезд с собственным разумом пытался увлечь их беседой, они переговаривались и хихикали, пока Адам Черный вещал с иллюстрациями о естественных чудесах мира. А вот дивные деяния РОТЭХа, увиденные через Запатентованный Оптикон Адама Черного, заставили их выпучить глаза.

Они сидели в вагоне на жестких пластмассовых стульях. Лимааль обнаружил, что если раскачиваться туда-сюда, стулья скрипят, и именно этим он занимался, когда помещение вдруг погрузилось во тьму, черную, как сама смерть. Сзади, оттуда, где сидели братья Галлачелли с Персеей Голодраниной, раздались вопли. Потом голос сказал:

– Космос: последний фронтир, – и внезапно вагон наполнился дрейфующими искрами. Близнецы пытались ловить их и удержать в кулаках, но светящиеся пылинки пролетали сквозь пальцы. Вихрящаяся спиральная туманность прошла прямо через грудную клетку Лимааля. Схватить туманность не удалось – она выплыла из вагона через заднюю стенку. От мерцающей галактической паутины отделилась звезда, ее размер и яркость увеличивались, пока она не стала отбрасывать на стены четкие тени.

– Наше солнце, – сказал Адам Черный. – Мы приближаемся к нашей солнечной системе на симулированной скорости в двадцать тысяч раз больше скорости света. Войдя в систему миров, мы замедлимся, чтобы узреть планетные красоты. – Звезда превратилась именно что в солнце. Мимо вальсировали планеты, величественная процессия шаров и колец. – Мы минуем внешние миры: вот обволакивающее систему облако комет, а вот Немезида, далекая блеклая компаньонка нашего светила, вот Аверн, вот Харон; Посейдон, а это окольцованный Уран, и еще Хронос, тоже с кольцами… а вот и Зевс, величайший из миров, и если наш мир, который уже виднеется за толчеей каменистых астероидов, очистить как апельсин и поместить на поверхность великого Зевса, он покажется не более монеты в пятьдесят центаво… это наш мир, наш дом, но сначала мы нанесем мимолетный визит сияющей Афродите и малютке-Гермесу, он ближе всех к солнцу, а потом обратим взоры к Родине-Матери, откуда вышли люди нашей планеты.

Пятнышко света на краю помещения взорвалось и стало системой двух великих миров: один – безжизненный матово-белый череп, другой – небесно-голубой шар с молочными, как в мраморе, прожилками. Мертвый белый мир-череп пронесся мимо наблюдателей в звездную глубь, и близнецы обнаружили, что парят над голубым миром-лоном, как два размалеванных серафима Панарха. Они увидели, что этот кипучий голубой мир опоясан серебряным обручем, размеры которого разоряли воображение. Голографический фокус сместился вновь, и все ясно увидели тонкие спицы, которые, точно спицы велосипедного колеса, соединяли мир-обруч с миром-сферой.

Маленькая тесная комнатка наполнилась благоговением. Близнецы сидели тихо и молча. Ужасающие штуки в небе потрясли их до неподвижности. Адам Черный продолжил лекцию:

– Перед вами Родина-Мать, планета, с которой прилетел наш народ. Очень старый мир, невероятно старый. В нашем мире люди живут всего семь сотен лет, большинство приехало по завершении хомоформирования, меньше века назад, но на Родине-Матери есть цивилизации, которым тысячи и тысячи лет. – Голубая Родина-Мать поворачивалась под всезнающим взглядом близнецов. Когда ее затянутые облаками ландшафты переходили в ночь, они воскресали миллионами миллионов огней в городах, раскинувшихся на целые континенты. – Старый-престарый мир, – пропел Адам Черный, гипнотизируя аудиторию танцующими словами, – старый и отработанный. И набитый битком. Просто битком. Вы даже не представляете.

Лимааль Манделья в страхе прильнул к отцу, потому что очень даже представлял. Он так и видел сплошь голых лысых людей, зажатых в толпе себе подобных: живой, дышащий ковер плоти стлался по холмам и долинам, по взгорьям и равнинам, пока не достигал берега моря. Здесь людей выпихивали в маслянистую воду, она доходила им уже до груди, а вечнорастущее мальтузианское крошево все толкалось и толкалось, дальше, глубже, пока вода не смыкалась над головами. Лимааль вообразил, как громоздкий шар взрывающейся плоти падает с неба под собственным весом и сокрушает его народными массами.

– Тамошнее население столь велико, что земельные массивы давным-давно переполнились, и даже огромные города, бороздящие океаны, не могут держаться на плаву. Оттого людей стали сажать внутрь этих спиц, в орбитальные лифты, и отправлять наверх, в город-кольцо, выстроенный в космосе вокруг Родины-Матери в эпоху, когда в избытке было и энергии, и ресурсов…