Дорогая Эмми Блю

– Всегда хотела брата или сестру, – я вздохнула, и Лукас рассказал мне, что у них разные отцы. Жан и Аманда сошлись после того, как не стало отца Элиота, Джона. Жан и Аманда были коллегами, и неожиданно получился Лукас.

– Я забываю, что он мой сводный брат, – гордо заявил Лукас. – Мы с ним не разлей вода.

Они всегда были вдвоём, а когда приезжала я – мы были втроём. Элиот, как самый старший и как самый первый обладатель водительских прав, возил нас куда угодно: на пляж, в парк, на вечеринки, – и мы пели, громко и ужасно, под его стереосистему, всегда включенную на полную мощность.

– Всё хорошо, спасибо, – говорю я Элиоту. – А ты? Ты один пришёл?

– И я нормально, – он кивает, потирает тёмную щетину на подбородке. – И нет, я не один. Со мной моя девушка Ана, – Элиот выгибает шею, обводит глазами комнату. – Где-то тут.

Ага. Значит, Ана. Элиот развёлся пару лет назад, и Ана была его психотерапевтом.

– Только представь, – удивлялся Лукас, – кто-то видит самые гнусные стороны твоей души, может быть, видит, как ты ревёшь, словно последний кретин, потому что твой брак распался, – и влюбляется в такое.

– Да это просто мечта! – сказала я. – Значит, тебя полюбили по-настоящему, несмотря на все недостатки и всё дерьмо, что с тобой случилось.

– Да, но спать с мозгоправом? – Лукас покачал головой. – Упаси Господь, Эм.

– А где же Люк? – интересуется Элиот. Его широкие плечи расслаблены, свободная рука спрятана в кармане джинсов. Раздолбай – вот как зовёт его Лукас. И хотя этот термин не совсем подходит Элиоту, в сравнении с Лукасом он и впрямь выглядит раздолбаем. Лукас всегда при параде, свежевыбрит, его волосы приглажены и смазаны гелем. Элиот же вечно небрит и одет так, словно собрался на концерт в Кэмден-Тауне. Джинсы, футболка, конверсы, иногда шляпа. Так он оделся и сегодня, минус шляпа, плюс тёмно-синий блейзер.

– Поехал за Мари, – отвечаю я. – Она сегодня без машины, что ли.

– А-а. За невестой.

Я ничего не говорю, только киваю. Молчит и он. Смотрит на меня, ожидая ответа.

– Да, – говорю я. – Всё это так волнительно, правда?

– Да ну? – он удивлённо приподнимает брови, будто ждал от меня каких-то других слов. – Мама сказала, что ты подружка жениха.

– Да. А ты…

– Брат жениха, – уголки его рта приподнимаются в улыбке.

– Точно. Всё так волнительно…

– Ты уже говорила.

Мы пьём, и тишина между нами натягивается, как струна. Когда-то меня сжирало осознание того, что мы с Элиотом из лучших друзей стали чужими людьми, неспособными поддержать банальный разговор. Я лежала ночами без сна, мучая себя воспоминаниями, которые, как кадры, всплывали в памяти: вот мы с Элиотом сидим за столом и истерически хохочем, после того как Жан отругал Лукаса за нецензурные слова за обедом; вот Элиот, прижав к носу платочек, изображает безутешные рыдания, а Лукас так же несерьёзно его успокаивает – они провожают меня на поезд, как супруга на войну. Вот я не могу уснуть, выбираюсь в сад подышать свежим воздухом и вижу Элиота, который, согнувшись над телефоном, пишет сообщения подружке или слушает музыку в наушниках и тихонько подпевает. «Добро пожаловать в клуб неспящих, – всегда говорил он, – выберите, какую психологическую травму хотите обсудить, и присаживайтесь». Я отчаянно скучала по Элиоту, но напоминала себе, что именно из-за него мне остались только эти воспоминания. Понемногу тоска по нему сменилась гневом, а гнев – своего рода безразличием. Теперь у меня не было Элиота, зато остался Лукас. И он был единственным другом, в котором я нуждалась.

– Немного нелепо, да, – говорит Элиот. – Не мне, конечно, судить, но не знаю, всё слишком уж…

– Быстро? – предполагаю я, и он кивает.

– Да, наверное, я это и хотел сказать. Но, с другой стороны, это же Люк, верно? Мистер Внезапность. Думает, что должен идти в ногу со всеми, – Элиот наклоняется поближе. – Но такое мы уже проходили. Когда в универе он хотел жениться на той жуткой девице, Холли.

– Ну, тогда он был почти ребёнком.

Элиот наклоняет голову, как бы желая сказать: «Да, но тем не менее».

Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что меня никто не слушает. Я хотела бы согласиться и добавить в этот список ещё несколько эпизодов: как он отправился путешествовать дикарём, потому что так делали все его друзья, и спустя месяц вернулся домой, потому что «не смог вломиться ни в один отель»; как он съехался с Джоанной, адвокатом на десять лет старше него, зная её чуть больше месяца, чтобы ещё через месяц разъехаться; и много чего ещё. Но я молчу, потому что Лукас – мой друг, а Элиот, который к тридцати двум уже успел развестись, видимо, просто завидует. Может быть, на его месте я бы тоже завидовала. И, если уж совсем честно, я не доверяю Элиоту. Не могу ему доверять. Да, прошло уже одиннадцать лет с той ночи, когда нам с Лукасом исполнилось девятнадцать, но он так и не извинился за то, что совершил. За то, что мы трое уже больше никогда не ездили никуда на машине, не забирались под одно одеяло, не смотрели фильмы и не пили пиво Жана из кофейных кружек. За то, что разорвал связь, которую мы втроём сплетали два года.