Дорогая кузина

— Я обещал в долг на один месяц! — тонко и плаксиво заявил хозяин, начав психовать. — А прошло уже два! И вы ничего не заплатили, хотя по нашему юридически оформленному договору так не положено! Но я вас простил и дал вам фору. Я смотрел на все сквозь пальцы, и вы жили даром. Но пошел третий месяц! И не оплачен ни один!

— Мы заплатим, — повторил Илья тупо и бессильно. — Чуть позже. Я пока безработный…

— Это ваши проблемы! — крикнул хозяин. — Вы должны мне за два месяца!

— Хотите, я заплачу вам сейчас семьдесят пять долларов? — предложил Илья. — Остальное потом.

— "Потом" я слышал много раз! — заорал хозяин. — Это мне надоело! Вы живете в моей квартире даром! И ваши семьдесят пять долларов мне не нужны — это плата за половину одного месяца! Хватит! Немедленно собирайте вещи и выметайтесь! Не надо мне от вас никаких денег, в суд я не пойду, но в моей квартире жить больше нечего!

— Поймите, мы сами в долгах, — попытался объясняться дальше Илья, пробуя повести мирный диалог и сознавая, что дело плохо. — У меня есть сестра, Серафима, вы ее ведь знаете, она нам поможет… И родители тоже…

— Меня не волнует, кто там у вас есть! — закричал хозяин, не дав Илье договорить. А затем вдруг стал спокоен и твердо отчеканил: — В общем, или вы сейчас уезжаете с вещами, мы считаем конфликт исчерпанным, и денег я с вас не требую. Или я вызываю милицию.

Повисла пауза.

— Хорошо, — хмуро пробормотал Илья. — Мы уезжаем.

Молча и торопливо они собрали рюкзаки, запихнули в коробку компьютер и покинули квартиру. Теплый желтый осенний день подернулся тягостным черноватым облаком.

Илья и Лидочка стояли на тротуаре перед домом. Рядом лежали рюкзаки и компьютерная коробка. Мимо раскатывали на самокатах дети, глядя наивными любопытными глазами, и Илья подумал вдруг, как это особенно тоскливо: наивные карапузы, ни о чем не подозревающие, мило смотрят на тебя, а у тебя горе. И от этого детского взгляда в подобные минуты накатывает такая рвущая сердце тоска, что солнце плачет посреди неба…

— Куда мы теперь пойдем? — грустно спросила понурая и посеревшая Лидочка.

Илья почесал нос:

— Не знаю.

Они проголосовал частнику и отправились на Савеловский вокзал. Там разгрузились и втащили вещи внутрь. Илья оставил Лидочку сидеть на сумках и караулить, а сам выбрался на улицу. Ему было очень тяжко.

Кругом раскинулись зеленые газоны, где сидели люди. Мамы расположились на траве, а дети носились вокруг. Некоторые пассажиры спали в обнимку с тюками в ожидании дальних составов. Другие тянули пиво, болтали и резались в карты. Бродили возле киосков, хрустя чипсами. Носильщики катали тележки.

Илья постоял, невесело посмотрел и, желтея старенькой адидасовской курткой, вошел в здание вокзала с другой стороны. Нечленораздельно гнусаво вещал репродуктор об отходящих и прибывающих поездах, в креслах и на скамейках теснился народ, и багаж, багаж, багаж повсюду.

Илья направился к Молекуле. Она была хорошо видна — в дальнем углу, возле моечных машин. Белея вытертыми застиранными джинсами, возвышалась на кофре, опустив глаза и надув губки. Прежняя, скованно-сжатая, опасающаяся мира вокруг. Илья догадался, что она сейчас заревет, и сел рядом:

— Ничего, что-нибудь придумаем… Пока деньги у нас еще есть. А там, может, снимем угол за дешевку. Только вот где?

Лидочка молчала.

Так они просидели на вещах часа три. Люди шумели и шагали мимо, за стенами отходили скорые поезда. Били часы. Тянуло угольком. Мерцали огни в барных подвалах вокзала.

Илья сходил в ларек на улицу и купил булочек и сосисок. Но есть не хотелось.

— Послушай, самолетик, — заговорила Лидочка, вяло и нехотя ковырявшая сосиску. — Давай махнем к тебе домой! У тебя мама хорошая. Купим билеты и уедем в Краснодар ага? Там устроимся. А про институт тебе все равно рано или поздно придется ей рассказать.

Лидочка вопросительно взглянула на него.

— Я не могу ехать сейчас домой… — пробубнил Илья. — Мне нет туда дороги.

— Почему?

— Ну, как ты не понимаешь?.. Меня сразу забреют в армию с осенним призывом. Я приписан к части. Я уклонист. И не хочу вставать под ружье…

Лидочке хотелось кричать и плакать, но на это уже не осталось сил.

— Поживем пока тут, на вокзале. Мне не в новинку — я до института немного бомжевал. Раньше приехал, в общежитие не пустили… А вот тебя жалко. Ты к такому не привыкла…

— Да ладно, очень нужна твоя жалость! — вдруг раздраженно, истерично закричала Лидочка. — Я прекрасно обойдусь без нее! Себя пожалей, очкарик!

…Они проснулись рано утром. В стеклах вокзала играло яркое, ослепляющее, но холодное солнце рассвета. Вдали гуляла юбочно-сапожная служительница железной дороги.

В начале десятого ввалилась компания с удочками. Шумели, балагурили, хрупали чипсами и курили.

Илья и Лидочка сидели на кофрах и рюкзаках и смотрели вялыми глазами. Расслабленные за ночь, словно вросшие в груду размягчающегося багажа, и сами размягченные и прелые.

— Мы здесь почти целый день, — пробурчала Лидочка, надувая расстроенные влажные губы. — Домой к тебе ехать нельзя. Тогда поехали ко мне! Нет у нас никакого другого выхода! Начнем все по-новому. Ага?