Дорогая Л (СИ)

Я утешала Виктора, чем могла. Гладила по голове, ощущая себя его матерью, а заодно раздумывала над тем, что бы чувствовала по отношению к собственному сыну.

Я истратила на него столько нежных и ласковых слов, что настроение его улучшилось, и я тоже смогла вздохнуть с облегчением.

Но вот что действительно удивительно: на ковре я обнаружила хлебные крошки, словно кто-то намеренно приманил птиц.

Очевидно, фрау Кох всё ещё ощущала перед нами неловкость, так как уже после обеда пригласила нас на совместный ужин. Мы вели непринуждённый разговор, отчего черты хозяйки гостиницы немного смягчились. Нрав её несколько оттаял, но ожидаемой лавины сердечных откровений не последовало. Я и словом не упомянула о пропаже, зато сообщила ей о необычной находке и своих подозрениях. И как будто по волшебству всё снова вернулось на свои места! Лицо фрау Кох застыло. Она выговорила очень твёрдо и разборчиво: "Этого просто не может быть". При этом её указательный палец скользнул в петлю, образованную нитью жемчуга, завязанной на конце в крупный узел. Что мог означать этот жест? Раздражение? Гнев? Растерянность? Даже Виктор, заметив разительную перемену к худшему, счёл нужным перевести разговор на другую тему, вдруг став превозносить мою смелость и отчаянность. С каким восторгом он рассказывал о том, как в лесах Синхараджа я собственноручно подстрелила огромную летучую мышь, кружившую над нашим палаточным лагерем!

Далее разговор зашёл о тебе, и досточтимая хозяйка этого гостеприимного дома со странностями выразила искреннее удивление тому, что мы знакомы. Фрау Кох весьма скупо поинтересовалась твоей судьбой и осталась вполне довольна ответом, в то время как обо мне её мнение, кажется, окончательно испортилось. Эта высоконравственная особа почитает честный труд превыше всех прочих человеческих достоинств, и с пренебрежением относится к тем, кто с рождения имеет всего в достатке. Конечно же, она никогда не позволит себе высказать это прямо, переступив границу приличий. Но сам её вид, эта габсбургская невыразительность, помалу изменяющаяся при виде очередного баловня судьбы в сторону едва заметного презрения, мне замечательно знакома. В её глазах я предстаю если не эталоном, то ярчайшим представителем золотой молодёжи, этакой прожигательницей жизни, чьё будущее обеспечено с самого момента рождения.

Ей прекрасно известно, что я как раз из тех, кому нечем заняться. А точнее, тех, кому вообще нет необходимости трудиться, чтобы заработать на кусок хлеба. Конечно, в мире предостаточно занятий, которые могут помочь облегчить совесть таковым, как я. Занятий если не прибыльных, то хотя бы богоугодных. Например, благотворительность. Но, к всеобщему несчастью, я - не филантроп. Таким образом, с точки зрения фрау Кох, я совершенно лишена достоинств, и сознательно ничего не делаю для того, чтобы стать полезным членом общества.

Но даже тогда, когда я ничем не занимаюсь, я испытываю вечную занятость тем, что, по мнению многих, нельзя назвать полезным занятием. Как ни странно, я также не склонна к порокам и излишествам. Только к безрассудным скитаниям. Богатство является для меня волшебным ключом, приоткрывающим дверь в мир, полный чудес. Увы, я не могу поделиться тем, что и так принадлежит всем и каждому - правом созерцать Вселенную вокруг себя с безмолвным восхищением.

Так много ли в этом вины? Что, если именно это и предопределено мне Господом, и ни на что другое я не годна?

Помалу страсти за ужином улеглись, и каждый про себя решил больше не поминать о случившемся сегодня.

Но это была пятница. А в субботу на еженедельном собрании случился разговор, о котором я не могу не упомянуть. Конечно же, меня там не было, но я проходила мимо, а за закрытой дверью кипели такие страсти, что все разговоры слышались преотлично. По возможности, я передам тебе их суть.

Разговаривали двое, хотя я уверена, что в комнате было полным-полно народу (из-за вздохов, причитаний и даже нервного мужского покашливания в сторону). Фрау Кох, как всегда, председательствовала:

- Как такое могло произойти? - провозглашала она. - Потрудитесь-ка объяснить.

- Это моя вина, фрау Кох, - отвечал ей тихий невнятный голос, настолько перепуганный, что я едва разобрала слова.

- Все мы здесь - одна большая семья. Эта истина так проста, что пора бы вам её усвоить, фройляйн Леманн. Единственная ошибка, допущенная одним из нас, способна погубить репутацию каждого.

- Этого не повторится, - оправдывалась провинившаяся, и голос её стал ещё тише.

- Вспомните, как я подобрала вас на улице в столь незавидном положении. Ваша семья отказалась от вас, сочтя ваш позор слишком явным и оттого непростительным. Вы были в отчаянье. На грани катастрофы! Но я сжалилась над вами, предоставив не только работу, но и кров. Я позволила вам оставить ребёнка, рождённого тут же, содержать его с тем условием, что он не будет путаться под ногами у постояльцев.

- Я сожалею...

- Этого мало.