Дорогая миссис Бёрд…

В понедельник, когда я вернулась домой из редакции, почти оправившись от Неуместных Разговоров с мистером Коллинзом, капитан Мэйхью, он же Чарльз, сам позвонил мне. Голос у него был очень приятный, и беседа вышла такой же. Чарльз был очень рад тому, что во время вчерашнего налета со мной ничего не случилось, а я отвечала, что не так уж все было страшно, но ни словом не обмолвилась о детях на пожаре и о том, как чуть не завалило нашу пожарную бригаду. Сложно было договориться о встрече, но когда мы наконец исчерпали все хвалебные слова друг о друге и повисла томительная пауза, Чарльз героически спросил, нравятся ли мне танцы. Конечно, я ответила, что обожаю танцевать, а затем вдруг ляпнула, что Билл и Банти собираются на свидание вечером следующего дня.

Прозвучало это так, как будто я напрашивалась на приглашение.

– Не то, чтобы я напрашивалась на приглашение, – уточнила я.

Чарльз рассмеялся.

– Даже если и так, я вовсе не против. Просто хотел уточнить, не согласишься ли ты провести со мной вечер?

И я тоже засмеялась и сказала, что согласна, и мы договорились встретиться, если, конечно, Банти и Билл не будут против нашей компании.

Я была уверена, что они будут очень рады нас видеть, во всяком случае Банти точно, и мы поговорили еще немного, а затем попрощались, и я с минуту стояла у телефона, чувствуя себя счастливой.

Я не ошиблась насчет Банти. Она утверждала, что лучшей идеи мне в голову и прийти не могло, хоть я и желала ввернуть что-то вроде «спорим, что он не сорвется за первой юбкой какой-нибудь медсестрички, как Этот Эдмунд», что было совершенно не в духе «прости-прощай». Но если Банти перестанет злиться на Этого Эдмунда (как теперь она его называла), если ей полегчает – что ж, тем лучше. Я не стала говорить ничего про Билла, но подумала, что заодно постараюсь с ним помириться. Чем больше я думала о том, как несправедлива была к нему, отчаянному и такому смелому, тем больше казнила себя.

Банти, видимо, настолько обрадовалась предстоящей встрече, что была слегка не в себе и принялась постоянно отпускать всякие колкости вроде «а как капитан Мэйхью относится к мармеладу?» прямо за завтраком. Ответа, по понятным причинам, не было, и через пару дней я была вынуждена прямо сказать ей, что меня это достало. Но на самом деле мне очень нравилось говорить с ней о всяких приятностях, а не ссориться из-за писем, приходящих в редакцию к миссис Бёрд, и мы с ней пришли к выводу, что нисколько не запятнаем свою репутацию, если пойдем на «двойное свидание», как сказали бы в Америке.

Было здорово отдохнуть от звонков в пожарной части, немного прогуляться и развеяться, учитывая, что Билла с того утра я еще не видела, и надеялась извиниться. Не вмешайся Билл, и дети погибли бы. С этим не поспоришь, да я и не собиралась. Всему виной была эта кукла, из-за которой я так взъярилась. Он сознательно подвергал риску жизни своих ребят, Рой и Фред могли не спастись и прекрасно понимали это. Там, на станции, с телефонистками о таком не говорили. Теперь я узнала, почему, и, невзирая на свой праведный гнев, не собиралась нарушать ни субординацию, ни заведенный порядок. Я просто тихо злилась в уголке, но пар все-таки нужно было выпустить.

К вечеру среды мы с Банти приготовились заранее. Она надела бледно-зеленое платье, свой подарок на двадцать первый день рождения, украсив чудесным шарфиком из шифона, который плыл по воздуху, когда она танцевала. Я же остановила свой выбор на темно-голубом шелковом платье, хоть и не новом, но самом любимом из всех. Мы попрактиковались, вальсируя по комнате, и я надеялась, что станцую, как надо.

Близился вечер, и мы ожесточенно спорили, стоит ли нам встретить Чарльза и Билла внизу, так как тащить их наверх, чтобы затем снова уйти, выглядело верхом глупости. Но все комнаты внизу были закрыты, вся мебель зачехлена, так как бабушка Банти уехала из города еще в прошлом году. Все окна были заклеены и занавешены черным, и в больших, старомодно обставленных комнатах царил затхлый дух.

Все же мы решили, что следует сперва пригласить мальчиков наверх, так как это была наша квартира, и Билл бы подумал, что у нас не все дома, если бы мы поступили иначе. В награду за долгий подъем по лестнице Банти предложила угостить их шерри, и самим пропустить по стаканчику, чтобы немного взбодриться. Она поставила пластинку Джо Лосса, сделав погромче, а я залпом проглотила свой бренди, и зачем-то переставила утку-мандаринку на камине.

– Не переживай ты так, – мягко предупредила Банти, когда я чуть не разбила утку, заслышав звонок в дверь. – Мы чудесно проведем время. Давай-ка, открывай. И не нервничай.

Было двадцать минут восьмого, когда я слетела вниз по лестнице через три пролета, на секунду остановившись перед парадной дверью, чтобы прийти в себя и гостеприимно улыбнуться.

– Уф, – я шлепала губами, прилипшими к деснам. В прихожей было очень холодно. Я прошептала «добрый вечер» еще раз, как будто не репетировала раньше. «Добрый вечер, Чарльз», – и я пышно поприветствовала китайскую вазу.