Дорогая миссис Бёрд…

– Вы опозорили меня, мой журнал, ваших работодателей и коллег, которые, к несчастью, видели в вас друга. Если вам повезет, в чем я совершенно не уверена, и я не стану выдвигать никаких обвинений, не думайте, что вам удастся выйти сухой из воды и геройствовать на войне. Мисс Лейк, запомните: теперь вам закрыт путь на какую бы то ни было службу. Забудьте о своей пожарной части. Я позабочусь о том, чтобы этот инцидент стал концом вашей карьеры и всех ваших будущих начинаний. Вы немедленно освобождаете занимаемую должность без каких-либо выплат. Мистер Коллинз, проследуйте в зал совещаний.

Развернувшись на каблуках, она удалилась.

Воцарилась зловещая тишина. Кэт готова была провалиться сквозь землю, а мистер Коллинз, казалось, боролся с искушением что-то сказать.

Миссис Бёрд была права. Я подвела своих друзей.

Я не могла смотреть им в лицо.

– Кэт, мистер Коллинз, простите меня, пожалуйста, мне так жаль, я просто хотела помочь, я не думала, что все так…

Мистер Коллинз предупредительно поднял руку.

– Боже милосердный, Эмми, – взглянул он на меня наконец. – Что же ты натворила?

Кэтлин совершенно растерялась. Если уж мистер Коллинз отчаялся, то на что оставалось надеяться?

Я все еще надеялась вымолить у них прощение, но мистер Коллинз оборвал меня:

– Молчи, знать ничего не желаю. Просто жди, пока я не вернусь. И постарайся не напакостить в мое отсутствие.

И ушел.

Кэт и я какое-то мгновение просто стояли молча. Не знаю, о чем она сейчас думала, но я пыталась придумать хоть что-то в свое оправдание, сказать ей, что хотела, как лучше. Мне было очень важно ее мнение. Я очень дорожила ей.

Наконец Кэт нарушила молчание, заговорив первой. Она тщательно взвешивала каждое слово, и это давалось ей непросто.

– Все будет хорошо, – медленно сказала она, – мистер Коллинз все уладит. Все будет хорошо.

Дорогая моя Кэтлин. Добрая, милая Кэтлин всегда видела во всем только хорошее.

– Это вряд ли, Кэт, на этот раз мне точно конец.

Вдруг двери редакции распахнулись, и я подскочила, как ужаленная, ожидая возвращения миссис Бёрд, собиравшейся обратиться в полицию. Но, к моему невероятному облегчению, это оказался Кларенс с пачкой внутренней почты.

– Доброе утро, – неуверенно выговорил он, чувствуя, что что-то не так. – Вот, принес вам ваши копии, как обычно. – Он смотрел на нас, ужасно нервничая.

– Спасибо, Кларенс, – ответила Кэт, и тот впервые не покраснел, не поддался панике. Просто сунул мне пачку газет, как неразорвавшуюся бомбу, и пулей вылетел из редакции.

– Что ж, – храбрилась Кэт, пытаясь улыбаться. – Хоть будет что почитать, пока тут ждем.

Я тоже улыбнулась ей в ответ, и мы пошли в ее каморку.

– Кэт, можно я все тебе объясню? – спросила я.

– Конечно, мне вообще-то говорить врачи не велят.

Она сняла шляпку, затем пальто, повесив их на вешалку в углу.

Я положила пакет на ее стол. Как всегда, сигнальные копии были обернуты в необрезанный газетный лист. Прямо на меня смотрел заголовок колонки: «Генриетта Поможет».

И там красовалось следующее:

Дорогая миссис Бёрд,

Пожалуйста, помогите.

Стыжусь вам писать, но мне больше ничего не остается. Я подвела всех, кто мне дорог…

Глава 26 Литтл-Уитфилд, 1305

Когда из зала заседаний вернулся мистер Коллинз, я показала ему письмо Л., ожидая его праведного гнева. Но он после секундной заминки просто обреченно махнул рукой, что было еще хуже. Пробормотав «Боже мой» (дважды), он немного помолчал, прежде чем снова заговорить.

– Эмми, я сожалею, но… Не знаю даже, что я смогу со всем этим сделать.

И отправил меня домой.

Я тоже не знала, что мне делать.

До квартиры я шла, как в тумане, гораздо дольше обычного часа, ничего не замечая вокруг. Обычно, покинув редакцию, я играла в догадки, шагая по Флит-стрит. Кто журналист? Кто спешит в свой офис с грандиозным материалом? Сегодня же я совершенно отчаялась. С журналистикой было покончено.

Я без особой надежды поискала глазами автобус, но не хотелось ни сидеть, ни стоять. Если бы я села, то точно бы разрыдалась. Я все еще пыталась оправиться от того, что мне угрожали полицией и уголовным преследованием.

Полное ничтожество.

Город жил своей обычной жизнью – был разгар рабочего дня, и, плетясь по набережной Виктории, я думала, что никому нет дела до моих страданий. Все спешили куда-то, у всех были важные дела. Курьеры несли посылки, важные персоны в гражданском направлялись в министерство снабжения, женщины из пригорода щурились – майское солнце слепило глаза, сновали между мешками с песком, выходя из подземки.

Хотелось убежать, спрятаться, исчезнуть куда угодно. Что еще мне оставалось делать?