Дорогая тётя

— Бабушка, скажи, как мне добраться из Юго-Северной в станицу Западно-Восточную, хутор Девятое января и Диканьки.

— Яка я тэбэ бабушка. Мэнэ 67… Пэрэд тобой гарна дивчина, а ты — дурень — бабушка… Для внуков и внучек я — бабушка, — продолжала женщина, выговаривая более понятные слова. — И ты, мужик, нэ маешь права обижать ни вдових молодух, ни дивчин. Ты свой розум видно с хреном съел, — журила мужика жительница станицы Новолеушковской, ожидавшая такси. — Поворачивай, парень, оглобли и езжай в сторону Ростова. По пути сворачивай в мою родную станицу Новолеушковскую, которую болваны прозвали Лягушковкой, а круглые дураки — Квакенбургом; там тебе расскажут и про Девятое января, и про Западно-Восточную станицу, и про Диканьки.

В Новолеушковской Мануйлович остановился у магазинчика «Пиво — Воды» и спросил у весело балакающих мужчин, как ему проехать из «Квакенбурга» в Девятое января и Диканьки. Услышав оскорбительное слово, к искателю подошел парень спортивного телосложения…

— Из Квакенбурга, говоришь… Я бы намылил тебе шею, дядя, и вот этими руками побрил бы тебя налысо за оскорбление нашей славной станицы, но не охота марать о тебя руки. Езжай прямо, потом налево, потом опять прямо и после каждого прямо, поворачивай налево…

*

Мануйлович долго колесил мимо полей, лесопосадок, камышей и, наконец, въезжая в очередной небольшой хуторок, в конце улицы заметил такси.

— Здесь! — вполголоса воскликнул следопыт и свернул в лужу за кусты терновника. Следопыт терпеливо ждал и с радостью увидел, как тётя вышла из-за кучи соломы, села в такси и уехала. Выехать из смеси кубанского чернозёма с утиным навозом следопыт не смог. Он шагнул в утиную заводь и, стоя почти по колено в жиже, произнёс: «Однако», вылез из грязи и пошел к куче соломы. Со двора его заметили двое молодых людей и подойдя к нему ближе, поздоровались и удивились, где он так мог вымазаться. В ответ Мануйлович спросил, не видели ли они его знакомую, одетую в модную сиреневую блузку и малиновую юбку.

— Ваша знакомая и наша хорошая знакомая, — почти хором ответили молодые люди.

— Она только что была у нас, одолжила нам денег и уехала, — подтвердила будущая молодая мама, прикрывая кофтой живот.

— Прогулялась по дикому саду, проведала куст смородины, посаженный ею весной, пожелала нам счастья и лёгких родов, — добавил будущий отец молодой семьи.

— Она в саду, видимо, обкапывала посаженный ею куст, — вслух предположил Мануйлович.

— У нас из инвентаря есть только потрёпанный веник; ни лопаты, ни совка, ни граблей, — жаловалась в ответ беременная хозяйка ветхого домишки и еще боле ветхого сараюшки. — Она копала землю своей фирменной лопатой и в тот же вечер увезла её с собой.

Мануйлович глубоко вздохнул и повеселел. Он внимательно посмотрел на заросший бурьяном двор, у которого не было ни забора, ни ворот, ни калитки, окинул преступным взглядом покосившийся глинобитный домишко и ушел, не попрощавшись.

— Сокровища на месте, — сказал себе следопыт и довольный пошел по хутору искать технику, чтобы вытащить «Таврию» из грязи.

Очередное авторское пояснение

В конце весны, месяца за полтора до похорон тёти, автор был у неё в гостях и читал ей короткую главу из своей длинной писанины. "У тёти зазвонил телефон", — читал автор. В этот момент у тёти зазвонил телефон… "Голос молодой женщины просил о помощи", — продолжал читать автор и краем уха услышал в тётином телефоне плач и крик. "Я бегу к Вам, помогите пожалуйста", — просил помощи голос молодой женщины.

Через минуту, другую в кабинет к тёте вбежала взъерошенная девушка. С разбегу она обняла, поцеловала её и, вытирая слёзы, стала извиняться.

— Саша на работе и ближе Вас у меня никого здесь нет, — всхлипывая говорила девушка. — Хочу спросить у Вас совета, но с глазу на глаз, чтобы не выносить, как говорится, сор из избы.

Тётя повернула девушку лицом к автору и сказала: