Дорогая Венди

По её мнению, так должен чувствовать себя тот, в кого попала молния. Пустота, немота, мурашки. Боль, которая не похожа на боль. Внутри будто образовалась дыра. Место, откуда вырвали кусок.

Венди захлопывает дверь в это пустое место – машинально, не задумываясь. С той стороны двери слышно чьё-то дыхание. С той стороны двери – свежая рана, и Венди спешит убраться подальше.

Она распахивает глаза, быстро и тяжело дышит. Там что-то есть. Есть что-то в Неверленде, что она забыла, что-то ужасное. В Венди занозой засел осколок тьмы, проникающий всё глубже и глубже и отравляющий кровь.

Дрожа, она встаёт и подбирается к двери. Пусть Венди наказали и обрили, но дверь не заперта. Возможно, сестра забыла, а может быть, рассчитывает, что Венди сломлена, запугана как следует, покорна, так что нет никакой необходимости её запирать. Девушка приоткрывает дверь и выглядывает, осматривая коридор в обе стороны. Не видно ни сестёр, ни санитаров.

Пульс учащается. Зубы ноют, непонятный страх наполняет её. Что бы она ни видела… Нет. Это не может быть правдой… Неверленд – чудесное приключение. Питер был и остаётся её другом. Не случилось ничего ужасного, нет никаких чудовищ. Если бы только вдохнуть ещё разок этого сладкого воздуха, чтобы вспомнить саму себя, если бы только увидеть хоть раз улыбку Питера, и она бы хоть всю жизнь выдержала в лечебнице Святой Бернадетты, не потеряв веры.

Она торопливо идёт по коридору, почти бежит, шлёпая босыми ногами по плитке. Она умеет летать. Просто нужно увидеть небо; нужно взлететь с небольшой высоты.

Проходя через комнаты отдыха, Венди опускает голову и идёт медленнее. Ей везёт: три женщины покидают большую комнату, как раз когда она проходит мимо. Венди пристраивается к ним и поднимается по лестнице на второй этаж – палаты там лучше, больше и обставлены красивее. Там живут те пациенты, которые сами отправились на лечение, или те, у чьих семей больше денег, чем здравого смысла.

Однажды Венди и Мэри пробрались сюда. Несколько часов они прятались и наблюдали за «пациентами», к которым был приставлен свой персонал и к которым относились скорее как к постояльцам в отеле. Девушки не сомневались, что рано или поздно их поймают, постоянно хихикали в ладошки и тащили кексики и бутерброды с подносов, оставленных без присмотра. Их так и не обнаружили, они проникли сюда, как призраки, и вернулись незамеченными. Пришло время снова стать призраком.

На лестничной площадке она отстаёт от женщин. На противоположной стороне коридора – окна, выходящие на лужайку, и она направляется к ним. Через стекло видно французские балкончики – места на них хватит только чтобы встать. Окна заперты, но в отличие от тех, что внизу, без решёток.

Мэри научила её вшивать в платье незаметные кармашки, и теперь Венди достаёт из одного такого кармана набор шпилек, которые она украла у сестры милосердия. Замок легко поддаётся. Она распахивает окно и выбирается на балкончик. Свежий ветерок приветствует её, она раскидывает руки и почти скулит от облегчения. Так близко. Неверленд лежит прямо по ту сторону до боли близкого неба.

Венди кладёт ладони на каменную ограду, нежась об нагретый солнцем камень, и через мгновение влезает наверх. Камень достаточно широкий, чтобы хватило места босым ногам. Она приседает и смотрит вниз. Вообще-то здесь не очень высоко, но изумрудная лужайка кажется немыслимо далёкой. Она отцепляет одну руку от ограды, потом другую и выпрямляется, раскинув руки.

Она быстренько слетает туда и вернётся. Даже если она не встретит Питера, ей просто нужно ощутить ветер на коже, взмыть в небо и увидеть обратную сторону звёзд. Один глоток воздуха Неверленда, а потом она вернётся и пробудет здесь столько, сколько захотят Джон и доктор Харрингтон; она не будет жаловаться, не будет плохо себя вести. Она легонечко наклоняется вперёд, перенося вес тела и дожидаясь, пока небо подхватит её, а ноги оторвутся от камня.

– Венди. – Тихий, напряжённый голос Мэри.

Она не кричит, и, наверное, именно поэтому Венди не дёргается от неожиданности и сохраняет равновесие. Мэри неотрывно смотрит на неё тёмными, широко раскрытыми глазами. Венди так старалась, чтобы её никто не увидел, что не заметила, что за ней идут.

– Что ты творишь? – резко спрашивает Мэри, глядя на неё с укором.

Ухожу.

Венди не говорит этого вслух, лишь проглатывает внезапный болезненный ком в горле. Ну да, она обещала себе, что вернётся, но в глубине души знает, что когда её ноги ступят на песок пляжа Неверленда, она уже не обернётся назад. Как скоро она забыла бы Мэри? А братьев? Забыла бы всё на свете? Она бы разбежалась и бежала, бежала бы, ни разу даже не подумав об Англии.

Потому что в этом весь Неверленд: трусливо сбежать, даже не попрощавшись. Оставить позади всё, что ты как будто любил, чтобы отдаться чистой детской радости. Никаких обязанностей, никаких последствий, никаких забот и никаких перемен.