Дорогая Венди

Чутьё велит ей немедленно повернуть назад, но если бы она и хотела, гравитация решила за неё. Пошатнувшись, она катится вниз по склону прямо к голубому глазу лагуны.

У нее перехватывает дыхание, и она может только прикрывать лицо и пытаться замедлить скольжение. Ступня за что-то цепляется, боль простреливает всю ногу, и на какой-то миг она в воздухе, но не летит, а падает. Врезается в заросли высокой травы и глянцевых розовато-лиловых цветов, жестокий удар оставляет синяки и забирает остатки воздуха из лёгких. Она катится дальше и останавливается прямо у кромки воды.

Венди со стоном втягивает воздух, кашляет – в какой-то миг она уверена, что задохнётся, утонет на суше. Голубое небо дразнится с вышины, такое чистое, прекрасное и яркое; всё тело болит. Проходит несколько секунд, прежде чем она перекатывается и опирается на руку, пытаясь встать. Ладонь скользит по траве и зловонной грязи – вот откуда доносился тот запах; рука окунается в воду, и Венди встречается взглядом с пустыми глазницами черепа, который пялится на неё с берега.

Венди подаётся назад, мгновенно забыв про боль. Скелет лежит, одну руку откинув, а другой подперев голову, которая покоится на выбеленных солнцем костях. Нижняя часть тела уходит под воду – такую прозрачную, что ниже пояса до боли отчётливо видны кости мощного хвоста, лишённого блестящих чешуек.

Венди ползёт вперёд, останавливаясь на мгновение, чтобы коснуться черепа. Этого не может быть. Просто не может быть того, что она видит, пусть доказательства и лежат прямо перед её глазами. В Неверленде смерти нет. Так сказал Питер.

Но вот лежит череп, с этим невозможно спорить, эта правда выступает против правды Питера, а Венди давно уже перестала верить людям на слово насчет того, как устроен мир. Она проводит пальцами по бледному изгибу кости. Здесь должны быть густые блестящие локоны, куда вплетены ракушки, кораллы и цветы. Она опускает руку. Кто это? Венди пытается вспомнить лицо каждой русалки – почти человеческие лица, но в то же время удивительно иные – острые подбородки, чёткие выступающие скулы, сияющие перламутром глаза.

Воспоминания раньше были предельно чёткими, а теперь, когда они так нужны, будто выцвели и ускользают тем скорее, чем старательнее она пытается их поймать. Голоса, поющие песню, звенят в голове, так подходящие их музыкальным именам; они пели ей из воды, когда она встретила их впервые: Водяная Лилия, Морская Роза, Коралловая Веточка.

В глубине лагуны – ещё скелеты. Десятки. Какие-то перепутаны, какие-то лежат отдельно, некоторые выглядят так, будто их просто принесло течением. Вопит чайка, и Венди подпрыгивает. Она смотрит вверх и, заметив чёткий птичий силуэт, который скользит по безоблачной сини, ёжится, думая, чем кормился этот загнутый клюв.

Руки дрожат от ярости, что вырастает из горя, но Венди подбирает первый попавшийся под руку камень и швыряет в птицу. Камень улетает далеко в сторону и по дуге падает обратно в воду, разбивая гладкую поверхность, так что мелкие волны беспокоят кости у ног Венди. Она давится всхлипом, а птица безмятежно скользит прочь.

Венди закрывает глаза и пытается вдохнуть, но грудь сдавило. Теперь, когда ей уже не нужно, память потоком возвращается, принося с собой ощущение пальцев, расчёсывающих её волосы, сплетни и шепотки, что следовали за сверкающими хвостами, взбивающими воду. Русалки знали каждую пядь тайных подводных путей, пронизывающих всё пространство под островом. Они могли мгновенно проплыть по ним, перенося новости с одного края острова на другой. Раньше птицы были их друзьями, они приносили клочки новостей, чирикая на языке, которого Венди не знала. А теперь легко представить, что эти туннели тоже забиты костями, так что каждый кусочек острова пронизан под ногами смертью.

Дело ведь не только в мёртвых русалках; Венди эгоистично скорбит по тому, что они знали и могли рассказать. Она уверена: они точно бы указали, где искать Джейн.

Венди открывает глаза. Отзвук песни летит над лагуной, последняя несыгранная нота флейты. Венди без толку пытается отчистить штаны, но только растирает по ткани ещё больше грязи. Она вспоминает, как сидела с Мэри у окна в гостиной, как они придумывали, где изменить крой, как шили вручную, и Мэри делилась своими грандиозными идеями насчёт булочной, которую она обязательно когда-нибудь откроет. Ещё один сдавленный звук, почти смешок, отдающий вкусом соли, – и Венди вытирает глаза.

Что могло убить их – так быстро, столь многих? И почему Питер этому не помешал?

Она уходит от воды, необъяснимо злая на себя саму, на Питера, на русалок. Ей и на пляже-то не следовало так долго задерживаться, а теперь она потеряла ещё больше времени. Неверленд, может, и невелик, но здесь столько местечек, где может спрятаться смышлёный мальчишка. Плюс ко всему, Питер способен всё тут изменить, если ему вздумается. Джейн может оказаться где угодно.