Дорогая Венди

– Потому что ты девчонка. Девочки не воюют.

Питер упирает руки в бока, локти топорщатся, как странные крылья. Тон надменный, как будто он объясняет очевидные вещи, а она тупит и никак не может понять.

– Ты будешь лечить раненых солдат, так что они смогут вернуться на войну. Такие правила.

– Какие ещё правила? Кто их придумал?

Венди выше Питера; когда она пихает его в грудь, он делает шаг назад, и она с удовлетворением нависает над ним. Он ещё мрачнеет, выпячивает нижнюю губу и пристально смотрит на неё, но Венди не обращает внимания.

– Если Майкл и Джон пойдут, мне нужно с ними.

– Нет. Ты остаёшься тут. – Питер скрещивает руки.

Он шагает к выходу из импровизированного шатра, и почему-то его тонкая фигурка загораживает проход, так что Венди не может проскользнуть мимо.

– Замечательно. – Она тоже скрещивает руки, отворачивается и демонстративно не смотрит на Питера. Она надеется, что он огорчён, но не оглядывается, чтобы убедиться, не доставляет ему такого удовольствия. Она заставляет себя не двигаться и не оборачиваться, пока он не уйдёт.

Радость от победы быстро проходит. Как только полог шатра падает за спиной Питера, он начинает раздавать приказы, будто уже забыл и про неё, и про их спор.

– Внимание, всем выбрать мечи! – приказывает он.

Венди показывает стенке палатки язык, хоть никто её и не видит. Конечно, когда Питер говорит «всем», её он не включает. Его слова никогда не значат то, что должны, но он говорит очень уверенно. Это бесит.

Ну и что, если мечи – это просто длинные ветки и палки, с которых оборвали листья. Для мальчишек они достаточно настоящие, и всё ещё обидно, что ей не достался собственный меч. Венди упорно смотрит в стену – солнце бросает на кожаный полог мелькающие тени мальчишек, которые разбирают оружие. У Питера тени нет.

Она вновь вспоминает, какой переполох он поднял, когда она пришила обратно к нему тень, которую он принёс. Он так прыгал и выпендривался, она попала в такие неприятности, а тень почти сразу испарилась. Венди, конечно, не лучшая швея в мире – вообще-то, если верить маме, она, вероятно, худшая, – но не настолько же плохо она шьёт! Теням не полагается вот так исчезать – или, если уж на то пошло, отрываться от людей, которым они принадлежат.

Впрочем, стоит ли удивляться, что Питер соврал ей про тень, если все прочие его слова тоже не значат то, что должны? Очевидно, что он каким-то образом потерял свою тень, но она почти уверена, что та, которую он принёс, чтобы пришить, ему не принадлежала.

Когда мальчики, а с ними и Джон с Майклом, отходят от палатки, Венди уныло съеживается. Интересно, вступились ли за неё братья или только она спорила с дурацкими правилами Питера? Она беспокойно и раздражённо оглядывает палатку. Ей тут даже нечем заняться, разве что приводить в порядок вещи мальчишек, а этого с неё уже достаточно. Пусть всё это просто валяется там, где было брошено, и гниёт себе – пожалуйста.

Раз больше нечем заняться, Венди пробует подсчитать на пальцах, сколько дней она уже провела здесь, но сразу сбивается со счёта. В Неверленде запутанное время – как и всё остальное. Дни и ночи сливаются, и здесь так много всего надо увидеть и сделать, что легко ошибиться.

Волнуются ли родители? По крайней мере, они должны понимать, что дети все вместе, так что она присмотрит за ними, как и всегда.

Крики эхом доносятся из-за деревьев вместе со стуком деревянных палок. Хочется выглянуть наружу, может быть, даже спрятаться на каком-нибудь дереве и посмотреть на войну. По крайней мере, звуки заманчивые – легко представить, как Питер хохочет и ловко прыгает через других мальчиков. Она уже собирается выскользнуть наружу, как в палатку просовывается глуповатое лицо. Роджер, припоминает она, вот как его зовут. Между передними зубами щель, каштановые волосы отказываются послушно лежать и топорщатся во все стороны, как птичье гнездо. Он бочком пробирается внутрь, прижимая руку к груди.

– Питер говорит, я убитый и должен сидеть тут, пока ты меня латаешь, а потом пойду обратно драться.

Хочется рассердиться на него, но Роджер ни в чём не виноват.

– Что ж, ладно. – Она показывает рукой. – Садись там.

Роджер кивает и слушается, а она находит полоску ткани, с помощью которой они вчера вечером играли в жмурки.

– Как тебя убили? – спрашивает Венди, критически оценивая Роджера.

– Колотая рана, вот тут. – Он касается пальцем груди. – Питер проткнул меня мечом.

– Давай посмотрим, – Венди осторожно убирает руку Роджера от бескровной раны. Она оборачивает полоску ткани вокруг того места, которое он показал, стараясь не давить, и завязывает узел на его плече.

– Тебе тут нравится? – Вопрос сам вырывается изо рта, пока она перевязывает, и удивляет её. Как-то слишком дерзко.

– Да! Тут прекрасно! – Роджер ухмыляется, щёлочка между зубами будто становится ещё шире. – Всё время играешь, и никаких «пора спать» и «ешь овощи».

Закончив с узлом, Венди опускает руки.

– А раньше? Когда… Когда ты жил с мамой и папой?

– У меня их не было.

– Не было родителей?