Прошло два дня с тех пор, как она вместе с Джейн вернулась из Неверленда. Два дня – а она до сих пор не нашла верных слов для разговора с Недом. Она сказала ему, что нашла Джейн, когда та потерялась среди деревьев, – полуправда, которая позволила ему предположить, что речь идёт о парке. Не пришлось притворяться, что она измотана и до смерти перепугана. Это была правда – чувства одолели её: страх, горе, но ещё и радость оттого, что Джейн дома. Сил не осталось, и она умоляла дать ей время.
Часть её хочет лежать в кровати и болеть, как она сделала, когда впервые вернулась из Неверленда много лет назад. Позволить лихорадке победить. Позволить потере проявиться болезнью. Но теперь она мать: у неё есть обязанности, нельзя прятаться от них.
Венди обещала, что если Нед даст ей время прийти в себя, то она всё ему расскажет – и она собирается поступить именно так. Но это не значит, что ей не страшно. Они с Недом всегда сотрудничали, но теперь она видит подозрение и сомнение. А Джейн – с ней всё неясно; понятно только, что ей больно смотреть на дочь новыми глазами.
Это вовсе не конец лжи и полуправде, что приросла к ней, как вторая кожа, и это гнетёт Венди. Нужно подумать о братьях и о свёкре. У Венди для них есть история о том, что Джейн ночью выбралась из дома, собираясь отправиться на поиски приключений в одиночку. Но потом заблудилась, не смогла найти дорогу домой, напугалась, что попадёт в неприятности, и пряталась, пока Венди её не нашла. Дочь выглядит легкомысленной и глупой в этом рассказе – а Джейн вовсе не такова, – но Венди с болью признаёт, что уж свёкор точно в это поверит. Девочки ведь вечно витают в облаках, а в головах у них пусто, и это не зависит от возраста.
Так что остаётся только Нед. В конце концов, Венди не особенно заботит, поверят ли ей свёкор и братья. Ей важно только, чтобы Нед поверил и доверился ей.
Венди бросает взгляд на вход. Дом скоро перестанет быть в её распоряжении. Скоро придётся рассказать правду.
Она опускает взгляд на руки. Мелкие порезы и царапины, которые они с Джейн получили, убегая из пещеры, – тогда Венди едва замечала их – уже почти зажили. Наверное, даже шрамов не останется. Следует радоваться. Вместо этого она ощущает какое-то онемение и пустоту. Не такую пустоту, с которой она жила годами – чувство потери, оставшееся на месте вырванного Питером куска памяти. Это скорбь по тому, что всегда было с ней, а теперь пропало, как безделушка или фотография, что стояла на каминной полке, а потом разбилась так, что не починить.
Последние две ночи, после того, как все расходились по постелям, Венди долго сидела на окне, мучительно пытаясь разыскать вторую звезду справа в темноте ночного неба. Теперь все звёзды выглядели одинаково; внутри она тоже искала, вороша обрывки памяти о Неверленде. Она больше не ощущала его. Неверленд не пропал, но Венди больше не могла его коснуться. Остров ли изменился или сама Венди, или они оба, но дверь в любом случае была заперта, и она боялась, что бесполезно подглядывать в замочную скважину – дверь не откроется.
Даже те воспоминания, что поддерживали её в лечебнице, начали рассыпаться. Теперь, когда она закрывает глаза, она видит горящую Тигровую Лилию. Видит Питера, за которым тянется его потрёпанная тень, мальчик и чудовище одновременно. Она выбрала Джейн, и она никогда бы не сделала другой выбор, предоставься ей тысяча возможностей, но от этого не легче.
Какая-то её часть всегда верила, что Неверленд останется с ней навсегда – убежище на всякий случай. Теперь этот путь закрыт, отныне и навсегда придётся жить здесь, в одном-единственном мире.
Снаружи деревья колышутся на фоне затянутого облаками неба. Собирался дождь, но Нед и Джейн пошли на прогулку. Венди не может винить их за то, что им не хочется находиться с нею в одном доме. Нед проявлял терпение по отношению к Джейн, но Венди знает, что им обоим было нелегко. Она тактично объяснила, что Джейн очень напугалась, что ей нужно время и что дочь поговорит с Недом, когда будет готова, но боль в глазах Неда от этих слов едва не подкосила её.
Правда едва не вырвалась тогда, но Венди струсила. Что, если Нед не поверит? А если поверит? Как изменится их жизнь?
Она смотрит, как дрожат листья, показывая ветру серебристую изнанку. Собирается гроза. Хочется довериться Неду – верить, что, если ему рассказать эту тайну, ему хватит сил, хватит великодушия простить её. Но что, если она хочет слишком многого? Не будет ли чересчур просить его о таком, когда он отдал ей своё сердце, вручил ей письма для Генри, а вместе с ними и всего себя, а она отказалась поступить так же?
Венди вновь вспоминает ту первую ночь с Недом после свадьбы. Прошла будто целая жизнь. Они тогда совсем не знали друг друга, но Нед шагнул через эту пропасть, рискнул. Она никому не выдала его тайну, но не хуже ли то, что она не выдала ему свою?