Дорогами Чингисхана

Отставной дипломат Цевегмид, почтенный пожилой человек восьмидесяти лет, бывший представитель Монголии в Китае, которого я встречал в Улан-Баторе еще до поездки в Каракорум, рассказывал мне, как в юности ему разрешили воспользоваться услугами правительственного орто, чтобы добраться через всю страну к месту работы. Он был одним из первых в стране квалифицированных учителей, и его отправили составить отчет о положении в новой школе за 470 миль. С тех пор он сохранил официальный пропуск, написанный красными чернилами монгольским письмом. Документ предписывал на каждой станции давать подателю пропуска пищу, кров и провожатых, а также свободных лошадей. «Эта система служила прекрасно, — рассказывал он. — Богатые семейства в каждой местности по очереди предоставляли почтовой службе своих лошадей. Для них это было дело чести. В те годы у нас еще были бухи — профессиональные наездники-гонцы. Он были лучшими из всех наездников, отборные молодые парни, очень сильные и выносливые. Обычно они были родом из довольно бедных семей, потому что служба их очень и очень тяжелая. Доставляя важные правительственные депеши, они могли скакать от станции к станции без передышки, даже не касаясь ногами земли, лишь перепрыгивая с одной лошади на другую. Во время скачки они так выматывались, что носили бандаж. Об этом писал еще Марко Поло. Они туго перепоясывали тело кожаными или тряпичными поясами, чтобы держаться в седле прямо на протяжении нескольких дней».

Наша экспедиция не ставила целью пересечь Монголию в столь эффектной манере, но мы все же планировали раз за разом менять лошадей в духе средневековых путешественников, наделенных императорской пайцзой. Наши пересадочные станции располагались в маленьких административных центрах, так называемых центрах сомонов (сумов), к западу от Каракорума, вдоль древнего имперского пути. Ариунболд предполагал посещение центра каждого сомона и распорядился, чтобы в каждом нас ожидали сменные лошади и пара проводников.

Выезжая из ворот монастыря со всеми нашими лошадьми, мы смотрелись скорее как небольшой отряд армии Чингисхана, чем как почтовые курьеры, поскольку наши провожатые вели в поводу по меньшей мере сотню лошадей, включая нескольких кобыл с жеребятами. К счастью, мы снова повернули направо, и, едва мы обогнули монастырскую стену, нашим взорам открылась достопримечательность, разрешения посетить которую я особо добивался. Это одна из крупнейших и самых примечательных реликвий того времени, когда Каракорум был центром Монгольской империи. Она представляет собой массивную каменную статую черепахи, высеченную из гранита и поставленную в полумиле от города к северо-западу, на плоской равнине. На спине черепахи была приделана каменная табличка, надпись на ней запечатлела повеления Великого хана или, по другой версии, заклинание, охраняющее от потопа. Теперь надписи нет, а спина и голова черепахи завалены камушками, которые приносят сюда монголы в качестве подношения духам-хранителям места. Как писали русские археологи в докладе, напечатанном в 1965 году, эта черепаха — последняя уцелевшая из тех, что стояли парами у двух главных ворот в Каракорум в то время, когда туда приезжал Рубрук.

Рубрук нашел, что Каракорум поразительно мал для столицы мира. Он оказался не больше, чем парижское предместье Сен-Дени, хотя, по словам Рубрука, придворных там находилось так много, что для одного только пира в честь гостей кагана потребовалось 105 повозок, груженых выпивкой. Единственной причиной существования города был примыкавший к нему и отделенный от него тройной стеной ханский анклав. Здесь Рубруку нашлось, на что подивиться. Доминантой царской территории был огромный шатер, построенный на возвышении из утоптанной земли. Внутри, как пишет путешественник, шатер походил на огромную церковь с центральным нефом, окруженным рядами колонн. Посетители входили в него через одну из трех дверей на южной стороне и оказывались в уходящем вдаль огромном зале, в конце которого виднелось тронное возвышение. Там в величественной позе на шкуре пантеры восседал Великий Хан. Справа от него, на подобном балкону возвышении, занимали места его сын и братья. Напротив них, слева от Великого Хана, таким же образом располагались его жены и «фрейлины». На возвышение с ханским троном вели две лестницы, по которым взбирался «дворецкий», поднося царственным особам кубки, поскольку этот шатер был всего лишь пиршественным залом. Великий Хан остался кочевником и пользовался этим залом лишь дважды в год, когда проезжал Каракорум во время ежегодного кочевья от одного сезонного пастбища к другому. Раскопки русских археологов подтвердили, что зал был поистине огромен, 165 на 135 футов, его пол покрывала светло-зеленая глазурованная плитка, а колонны стояли на расписанных и полированных гранитных цоколях.