Помещение показалось небольшим: шагов семь на восемь. С освещением, даже таким хилым, подвал приобрел уютный, почти домашний вид, утратив свою бездонность и загадочность. Большие деревянные короба с картошкой, морковкой и свеклой да холщовые мешки с чем-то похожим на капусту – вот и вся таинственность.
Отвязав ножны с Неотразимой и оставив их лежать на плаще, я начала осторожно спускаться вниз по крутым ступенькам почти вертикальной лестницы, стараясь определить, откуда доносится вожделенное кап-кап. Однако проявляемой мной осмотрительности оказалось недостаточно: нога зацепилась за странно мягкий мешок, сваленный у самого подножия. Я попыталась смягчить падение кувырком, но места для маневра было явно маловато. Глухой удар о деревянный короб и мои трехэтажные ругательства раздались почти одновременно.
У каждого человека есть свое больное место. То самое, которым умудряешься удариться при любом падении. У меня это локоть правой руки. И каким бы боком я ни падала (да хоть вверх тормашками!), но вершина острого угла, в каковой инстинктивно сгибалась правая рука, страдала в любом случае.
Поругиваясь и потирая ушибленный локоть, я встала и уже занесла ногу, чтобы добрым пинком выместить злость на виновнике моего падения, но вместо этого задействовала руки. Завывания, несмотря на меры предосторожности, все равно вышли жуткие.
Да и как не завыть дурниной при виде зеленоватого мужского трупа?
Тело молодого мужчины, потревоженное мною, завалилось на бок и не подавало признаков жизни. Я с опаской наклонилась, стараясь на всякий случай глубоко не вдыхать. Первое, что бросалось в глаза, – он был весь какой-то… длинный. Вытянуто-худощавое длинноногое и длиннорукое тело, одетое в неброский «видавший всякое» дорожный костюм и обутое в потертые сапоги. Очень длинные, где-то по пояс, темно-русые волосы, заплетенные во множество меленьких косичек, связанных крученым шнурком на затылке в толстенный хвост. Длинные, густые ресницы отбрасывали в свете подлетевшего ближе светляка траурные тени на зеленоватую кожу. Длинный, тонкогубый рот навсегда застыл в сардонической усмешке. Нос был тоже длинноват, однако не умалял, а скорей добавлял притягательности красивому своей странностью лицу мужчины.
«Вот так бургомистр! Вот „удружил“! Желаю „приятной“ ночки в „теплой“ компании несвежего трупа». Тьфу! Интересно, сколько он здесь уже лежит?
Наклонившись еще ниже, я отважно принюхалась.
Странно.
Вопреки ожиданиям пахло от тела довольно приятно. Вернее, славно было уже то, что от него не разило ничем неприятным. Ни тебе тошнотворной, сладковатой вони разлагающейся плоти, ни удушающей приторности бальзамирующего масла, да и следов некромагии тоже что-то не чувствовалось.
Очень странно.
По-хорошему сейчас надо сломя голову нестись к выходу и с криками о помощи, сбивая костяшки в кровь, барабанить в запертую дверь. Мало ли по какому поводу здесь валяются подозрительные трупы!
Вместо этого я осторожно присела на корточки рядом с приваленным к лестнице телом. Во-первых, куда страшнее было через него перелазить, в красках представляя, как в меня сейчас вцепится рука ожившего трупа. А во-вторых, браслет, мой личный индикатор опасности, вел себя, на удивление, смирно и не спешил впадать в вибрирующую панику.
Набравшись смелости, я прикоснулась к неподвижной руке с длинными аристократичными пальцами. Кожа на ощупь оказалась прохладной, мягкой и чуть влажной. Хотя, возможно, это просто мои ладони вспотели от страха. Пульс почти не прощупывался. Почти. Глубоко внутри этого недвижимого тела, чья отравленная кровь даже через кожу жгла мне пальцы, угасала крохотная, подобно сотворенному мною светляку, искорка жизни.
Неожиданно во мне всколыхнулась злость. Заклокотала ярость, заплескалась ненависть к этому городишке, чьи жители трусливо покупают собственное спокойствие чужими жизнями и болью, прячась за лживой праведностью и показной добродетелью. Сначала пострадала Эона, теперь вот этот.
«Не многовато пафоса? Да и вопреки расхожим заблуждениям далеко не всегда верно утверждение, что враг моего врага – мой друг». Сейчас как раз и проверим.
К сожалению, под рукой не случилось никаких противоядий, поэтому действовать пришлось грубо и вульгарно. Выдираемой у организма Силой. Болью прокатившись по костям, она вспыхнула в моих ладонях и устремилась к чужому телу, разжигая из еле тлеющей жизненной искры ярко полыхающий очистительный костер.
Я дальновидно отпрянула назад.
Мужчина дернулся, выгнулся дугой и повалился на спину, стукнувшись головой о короб с картошкой. В судороге тело вытянулось в струнку, меленько задрожали напряженные мышцы. Сквозь стиснутые до побелевших скул зубы продрался утробный стон, от которого у меня зашевелились волосы под шляпой. Но окончательно я поняла, что сглупила, когда спасенный открыл глаза.
Бездонные, янтарно-желтые, фосфоресцирующие, с черным вертикальным волоском зрачка. При взгляде в эту пропасть хотелось даже не закричать, нет, а заскулить от ужаса…