Дорогами войны, 1941–1945

Но прямые попадания – дело случая, из которых и складывается жизнь в боях. И эта тревога отступала куда-то на задний план. Ее перебивала другая, более глубокая: «Немцы рядом. И ни одного автомата, ни одного ручного пулемета. Что там сделают несколько солдат в боевом охранении? Если автоматчики окажутся на огневой – это верная труба. Чем отбиваться? Гранатами! А где же эти два ящика с гранатами, которые откуда-то давно приволок запасливый старшина? В какое место их закопали в снег? Что-то давно их не видели. Надо сейчас выскочить на минутку взглянуть самому, что там делается возле орудий, а то фрицы спустят гранаты в блиндажи.

Или живым попадешь в лапы немчуре».

Я машинально пощупал рукоятку пистолета ТТ на груди под полушубком: зимой, при сильных морозах, замерзала смазка, и личное оружие никто из командиров не носил в кобуре.

«Вот еще раз рванет серия взрывов, и сразу же выскочу после взрывов осмотреться вокруг», – решил я. О том, что немецкая авиация и пехота хорошо взаимодействуют между собой, я знал. Кончит авиация, надо сразу же ждать пехоту. Надо было быть начеку.

Мое тело ныло от усталости, было приятно полежать еще, пока снаружи идет светопреставление…

Взрыва я не слышал. Я увидел над собой безоблачное небо и пикирующий «юнкер». «Надо бежать с этого места», – пронеслась у меня мысль. Но мое тело не подчинялось мне. Я удивился: «Где же мое тело? Где же руки и ноги?» Я не мог повернуть голову ни влево, ни вправо, ни вверх, ни вниз. «Ах, это, наверное, мне снится сон, тяжелый кошмарный сон… Но ведь это не сон. Я ясно вижу самолет, голубое небо. Это все наяву. Но почему тогда так тихо вокруг? Где я? Что со мной? Лежу я в какой-то непривычной глубине».

Прошедшего не было. Где-то смутно в сознании как будто шевелилась мысль: «Война, бой. Наверное, все ушли с этого места, и я остался один, поэтому так тихо». Я силился осознать свое положение, и мои мысли снова возвращались к вопросу о том, почему же это я не могу пошевельнуть ни руками, ни ногами? Что со мной могло произойти? Война уже успела меня приучить к тому, чтобы все время держать под контролем происходящие события и оценивать их с точки зрения опасности. Поэтому в этой непонятной для меня ситуации мне пришла в голову невероятная мысль: «Ах, вот в чем дело – мне оторвало голову. Вот почему я не могу двинуться с места, повернуть головой и вот почему так тихо вокруг, иначе как же она могла оказаться в какой-то яме?» Я слегка повел глазами, и в поле моего зрения оказались края воронки, какие-то нагромождения бревен, и больше ничего. Это меня озадачило, и мысли оказались в каком-то лабиринте, с трудом пробивались вперед, все время попадая в тупик.

«Но почему я все еще думаю? Значит, человек не сразу умирает, когда его убьют? Как же так?.. Значит, мне еще предстоит умирать. Вот не повезло!

И никого рядом нет. Мать узнает – в ужас придет. Да, это конец».

Никакой боли я не чувствовал и подумал: «Вот так же спокойно умирали друзья. И что только все так остерегались этой смерти? Все это очень странно, но довольно легко».

Все эти мысли, пронесшиеся в моей голове, запомнились мне на всю жизнь. Да, в первые минуты я не мог тогда понять, что со мной случилось. Что такое тяжелая контузия, я не знал. Просто о контузии солдаты часто рассказывали, и мне было известно, что в таких случаях, как и показывают в кино, люди стряхивают с себя пыль, землю, мотают головой и приходят в себя, продолжая оставаться в строю.

Мои размышления вдруг прервал голос:

– Ох, товарищ командир, посмотрите, что у меня с головой?

Это был голос солдата, лежавшего справа от меня. Его голова оказалась на уровне моей груди. Я до предела скосил глаза вниз вправо и увидел разбитый блиндаж, наваленные на нас бревна и голову солдата, у которого верх ватной шапки-ушанки был сильно разорван. Сквозь рваное отверстие виднелось что-то белое. Вата шапки, подумал я. Человеческий голос и вся увиденная картина сразу же возвратили меня к действительности.

– Ты не ранен, верх шапки разорван, – сказал я.

Солдат, стоная, просил:

– Помогите мне выбраться из-под бревен.

– Я не могу пошевелиться. На мне навалены бревна. Ты можешь еще шевелиться. Постарайся выбраться и беги в соседний блиндаж, скажи, чтобы меня вытащили.

Мне было видно, как он двигал руками и старался зажать верх разорванной шапки. Я скосил глаза налево. Сержант как-то наполовину уменьшился. Солдат в углу по-прежнему сидел, обхватив руками колени и склонив на них голову. На противоположной стороне блиндажа кто-то копошился в темноте. Половина блиндажного перекрытия рухнула, и бревна придавили в основном меня и немного солдата справа.