Дорогами войны, 1941–1945

– Ух ты какой! Сразу видно, что командовать сможешь.

– Ладно, – насупившись, ответил я, – зашивайте скорее и кончайте.

Она вскинула свои черные глаза и удивленно развела руками.

– А вот зашивать тебе раны не буду… За то, что ты вмешиваешься не в свои дела. Оставлю так.

– Как так? – встрепенулся я.

– А вот так! Перевяжите его, – распорядилась она, – оставим его с незашитыми ранами!

Она вышла из палатки. Подошла сестра с бинтами и салфетками.

– Отойдите! – потребовал я. – Позовите врача.

Она тут же явилась. – Что случилось?

– Доделайте все сами, прошу вас.

– Ну что ж! Так и быть, придется уважить молодого командира. Ложись! Только теперь закрой глаза и не заглядывай.

Врачи медсанбатов во время обороны тоже иногда скучали и развлекались по-своему. Шутила тогда Нина Яковлевна Кренгауз. Я узнал ее имя только через тридцать пять лет от бывшего начальника медсанбата во время встречи ветеранов дивизии в Москве 9 мая 1977 года. А через полгода отыскалась и она сама – в Белоруссии.

После того как все было сделано, она оставила меня на столе и удалилась с медсестрой из палатки. Так пролежал я на операционном столе десяток минут. Потом она подошла ко мне и примирительно сказала:

– Ну, довольно дуться. Все уже позади. Сейчас я тебе расскажу, что такое столбняк и гангрена, а также, что тебе было сделано, чтобы уберечь от них, почему не зашили тебе раны.

Когда санитары положили меня на носилки и понесли из операционной в другую палатку, она проводила меня до выхода и у дверей спросила:

– Кто тебя выносил с поля боя?

– Два Федора.

– Опять они. Поставь две палки в тетрадь, – обратилась она к медсестре. – Скоро появятся. Сколько там за ними записано, подсчитай.

Врачи медсанбата поощряли санитаров за отвагу, без нудной переписки со штабом о представлении отличившихся к награде.

В палатке, где лежало всего несколько раненых, я встретился на короткое время с Алексеем.

– Вот это попали мы с тобой, – сокрушался он. – Располосовали и тебя. Не довелось нам вместе повоевать. Но я отсюда с места не двинусь. Через месяц там в любом случае буду. Рассчитаюсь за все.

…Рассчитаться довелось нескоро. Только 14 января 1944 года, через полтора года, окончились томительные месяцы обороны, и началась битва за Новгород.

Плацдарм, который удерживал командир роты Алексей Дьяченко, пригодился. 65-я стрелковая дивизия, введенная ночью в узкий прорыв в направлении деревни Тютицы, быстро взломала вражескую оборону и начала обходить и сокрушать фашистские гарнизоны, перехватывать и уничтожать охваченные паническим страхом колонны противника. В районе мясокомбината, западнее Новгорода, один из полков дивизии, которым командовал Александр Иванович Бородин, перехватил колонну отступающего противника и устроил «трехкилометровое кладбище».

О том, чтобы устроить немецко-фашистским захватчикам такое побоище на подступах к Новгороду, мы мечтали долгими зимними ночами в своих землянках. Все знали, что недалеко Чудское озеро, где в 1242 году немецкие псы-рыцари были разбиты дружиной новгородского князя Александра Невского. В юбилейный год, через семьсот лет после этой битвы, каждому солдату хотелось преподать еще один запоминающийся урок потомкам этих захватчиков. Вот почему ярости наших войск не было предела, когда началась битва за Новгород.

Даниил КОРОБКОВ ВОСПОМИНАНИЯ ДОНСКОГО КАЗАКА

Война

Последние два года перед войной Коробков работал в «Нижневолгопроекте» в Заволжье на прикубанских плавнях, на изысканиях Невинномысского канала. В Европе уже полыхала война, когда «Нижневолгопроект» заключил договор на съемку приднестровских плавней в недавно присоединенной к Советскому Союзу Бессарабии (Молдавия).

22 июня 1941 года утром Коробков пришел к начальнику партии узнать, будет ли какая работа. Они присели у стола. Вдруг с улицы послышались рев мотора, крики и пулеметная стрельба – то прилетел «мессершмит», обстрелял базар и исчез, потом радио сообщило о начале войны.

Начальник партии ринулся на почту, чтобы связаться с Москвой, заявки на переговоры не принимали, телеграммы тоже не принимали. Во второй половине поехали в Тирасполь отправлять семьи, на вокзале толкотня страшная, но все же с большим трудом удалось втиснуть в пассажирский вагон женщин и детей. Только проводили поезд, показались десятка полтора немецких бомбардировщиков, и началась бомбежка какого-то военного объекта недалеко от вокзала. Видимо, там были боеприпасы – раздался взрыв страшной силы, в здании вокзала вылетели все стекла, даже с застекленной крыши, где стекло толще пальца.