Дорогами «войны кровавой»

Место, открывшееся моему взору, отдалённо напомнило мне известную гравюру И. Клаубера: «Переход французской армии через Неман – 24 июня 1812 г.». Холм, изображённый в центре гравюры, был на месте, только совершенно заросший деревьями, и с него вряд ли можно было что-то наблюдать. У Клаубера Наполеон приближен к зрителю и стоит не на холме, а на крутом, обрывистом берегу, расположенном прямо перед холмом, что вполне оправдано с точки зрения руководства операцией. Вершина холма была слишком мала, чтобы на ней могла бы поместиться свита императора. Однако в реальности никакого крутого берега я не обнаружил, хотя на старых картах повышение рельефа в небольшом отдалении от холма отчётливо указано. Возможно, время изменило рельеф или художник слегка приукрасил равнинный пейзаж для большей художественной выразительности.

На берегу реки, слева от холма, сидел раздетый до пояса мужчина. Рядом на траве лежал аккуратно сложенный офицерский китель с погонами майора авиации и чёрные ботинки. Подойдя и поздоровавшись, я попросил майора достать из бокового кармана моего рюкзака фотоаппарат. Дело в том, что рюкзак мой был настолько тяжёл, что лишний раз снимать его и вновь одевать не хотелось. Впрочем, снять мне его всё-таки пришлось…

Мы, разговорились. Первым делом я поинтересовался у майора, как здесь местное население относится к русским, и не опасно ли будет ночевать на холме. Майор заверил меня, что опасения мои напрасны, что литовцы мирно настроены и, что будет еще лучше, если я заночую у него в части, а заодно и поужинаю. Он оказался настолько гостеприимным, что мне едва удалось отказаться от его предложений.

Возможно, это вызовет улыбку, но только теперь, через тридцать лет, прошедших после описываемых мною событий, мне вдруг пришла в голову мысль, что я вполне мог показаться майору странным и подозрительным типом. И только моя открытость и увлечённость темой, возможно, вызвали с его стороны ответное ко мне расположение. Майор поинтересовался целью моего путешествия, и я сообщил ему, что собираюсь пройти маршрутом Великой армии – от западной границы России до Москвы, чтобы своими ногами почувствовать этот путь, увидеть и пропустить через свои ощущения это пространство и прожить то время, которое потребуется на его преодоление. Майор был явно удивлён и растроган, услышав от меня такие слова, и загорелся желанием уже чем-то помочь мне.

Окончательно впав в доверие к майору, я попросил его присмотреть за рюкзаком, а сам налегке поднялся на холм, чтобы убедиться на месте в возможности обустройства запланированного мною ночлега.

На вершине холма я нашёл небольшую круглую поляну, свободную от зарослей кустарника, но заросшую высокой травой. Буйствующие от близости воды деревья и кустарник совершенно исключали какую-либо возможность полюбоваться видом с холма, но в то же время, они хорошо маскировали место моей ночёвки.

Возможно, что такие заросли кустарника на холме были не всегда. По рассказам местных жителей известно, что в 1862 году, по случаю открытия железной дороги в городе и в связи с пятидесятилетием войны 1812 года, на вершине этого холма был устроен обед русскому царю.

Пока было светло, я установил палатку и собрал для костра хворост. Ближе к полуночи, когда я спустился по сырой и совершенно темной тропинке к Неману, я увидел на берегу военный «УАЗик». Это майор приехал проведать меня. Он снова стал предлагать свои услуги: ночлег и ужин, а я снова вежливо отказался. Он пообещал назавтра свозить меня в ботанический сад – бывшую резиденцию ковенского генерал-губернатора, а так же покатать на вертолёте и показать весь город. Вдобавок любезный майор рассказал мне о трех холмах в районе местечка Интурке под Свенцянами, по преданию будто-бы насыпанных на месте захоронения французов. «Неужели сохранились?» – заинтересовался я.

Майор уехал. Ещё какое-то время я стоял у реки, всматриваясь в редкие огни, загоравшиеся на противоположном берегу. Подумал: «Наверное, так же ночью, накануне вторжения, стояли здесь польские уланы, вслушиваясь и всматриваясь в темноту противоположного берега».

Я умылся речной водой и почти на ощупь вновь поднялся на холм. Оставленный мною костер давно потух, ночь была безлунная, и темнота безнаказанно хозяйничала на поляне. Есть не хотелось. Я залез в палатку, кое-как рассовал по углам вещи и лег. Закрыв глаза, я вслушивался в тишину ночи. В голове крутились картинки минувшего дня: вокзал, центральная улица, музей, 9-й форт, костёл, пассажиры автобуса, берег реки, майор и вновь улица…

Картинки крутились, хаотично перемешиваясь, как цветные стекляшки в детском калейдоскопе, и этой карусели не было конца.

Вдруг в тишине ночи я уловил отдалённое шуршание травы, как будто кто-то осторожно приближался к моей палатке. Бесшумно расстегнув молнию и удерживая наготове топорик, я выглянул наружу. Кругом было тихо…

Вдруг что-то бесформенное подкатилось к самому моему носу…

Ёжик!..