Дороги джунглей. Великий Индийский путь

Теперь Джанмутти иногда ходила в Камбеси навестить семью дяди Даги. Курма тоже приходил, как прежде, в Каджури. Оба уже знали, что любят друг друга. Однажды Джанмутти сказала Курме:

– Я попрошу у Даги развод, и мы станем мужем и женой.

Но Курма помрачнел.

– Мне нечем уплатить выкуп за тебя моему брату, – с трудом выдавил он. – Но я поговорю с Дагой, может быть, что-нибудь решим.

Однако разговор Курма откладывал со дня на день, с недели на неделю, с года на год. А потом случилось несчастье. Дага ушел на охоту и не возвращался целый день. А ночью, таясь ото всех, он приполз окровавленный в деревню и потерял сознание на пороге своей хижины. Дагу ранил тигр. Никто не должен был видеть этого и никто не должен был знать, иначе позор падет на все семейство Даги. К утру он умер от потери крови. В деревне так и не узнали, что виновником смерти был тигр.

Через год Джанмутти стала женой Курмы и на этот раз вполне добровольно отправилась в Камбеси. Но Курма был беден, а у Джанмутти, кроме собственных рук, тоже ничего не было. И опять Джанмутти стала носить фрукты других кхондов в долину. Со временем вождь Камбеси выделил им небольшой участок земли.

– Так мы с Курмой и состарились в Камбеси, – вздыхает Джанмутти. – Дети мои выросли и стали совсем взрослыми. У старшего сына теперь свои дети, да и у дочерей тоже. Дети и я за многие годы стали чужими друг другу. Они ведь дети Раины.

Но затаенная боль, зазвучавшая в голосе, выдала Джанмутти. Тонкий солнечный лучик постепенно расширился и осветил ее. Видимо, солнце уже клонилось к горизонту. Я отчетливо увидела перед собой глаза старой женщины. Глаза человека, много страдавшего и много думавшего.

– Ну, вот и вся моя история, – улыбается Джанмутти.

– Э, нет, мать, это еще не все, – говорит Патнаик. – Ты ведь у нас женский вождь. Расскажи-ка! – подзадоривает он ее.

– Я и не знаю, о чем рассказывать. Вот когда к нам пришел Патнаик, он принес с собой Схему. И стал бороться с домбами, которые нас грабят. Я долго думала о том, что Патнаик делает доброе дело для всех кхондов и что ему надо помочь. И пошла к нему.

– Нет, вы понимаете, – горячился Патнаик, – она самая первая пришла ко мне и спросила, чем мне помочь. Ну, я иронически к ней отнесся, смотрю – старушонка, в чем душа держится, глаза, правда, умные. Но решил рискнуть, все равно, кроме нее, никого тогда не было. И что бы вы думали? Она организовала мне в помощь женщин семнадцати деревень. Вот вам и старушонка! Мне тогда даже стыдно стало.

– Джанмутти, а как это тебе удалось сделать? – спрашиваю я ее.

Она смотрит на меня долгим мудрым взглядом.

– Это не трудно. Человек, который много страдал, знает, что надо людям, и умеет с ними говорить.

– Ну, что? – как мальчишка, радуется Патнаик. – Здорово сказано, да? А говорят, кхонды примитивные люди. А вы их послушайте!

И я слушаю. Ибо у каждого из них своя история, свое лицо, свой неповторимый характер…

Будем танцевать за пальто

Поздними вечерами, когда деревня Курли уже засыпает, я сижу в нашей хижине и пишу. Каждый день приносит массу материала. Патнаик раздобыл где-то керосиновую лампу с разбитым стеклом. Я подозреваю, что он посылал за ней в Биссемкатак. Лампа коптит, огонек, колеблемый ветром, мечется из стороны в сторону. Но чтобы писать, света достаточно. Вокруг лампы вьются москиты и еще какие-то ночные насекомые. Москиты здесь, в горах Неомгири, агрессивные и очень кусачие. На месте их укусов образуются болезненные затвердения, а потом язвы. Все это доставляет массу неприятностей, и я лечу эти язвы мазью от насморка. Никаких других лекарств или мазей ни у меня, ни у жителей Курли нет. Как ни странно, но мазь от насморка помогает.

Я протягиваю ноги к горящему на земляном полу костру. Так все-таки теплее. До моего слуха доносится тихая вибрирующая мелодия. Она так слаба и хрупка, эта странная музыка, что, когда налетает очередной порыв ветра, она исчезает и потом снова возвращается, как вздох или шелест листьев. Я знаю, что это Джангили. Он играет на гони.

– Джангили! – зову я.

Музыка замолкает. У самого порога хижины Джангили смущенно шмыгает носом.

– Что ты стоишь? Входи.

Джангили входит, садится на корточки у костра и снова начинает играть на своем удивительном инструменте. Гони длиной не более шести-семи сантиметров. У него форма вытянутого треугольника. Основа металлическая. Вдоль треугольника идет тонкая струна, припаянная к его основанию.

На указательном пальце Джангили широкое кольцо с шариком. Гони зажимают между губами и шариком касаются единственной струны. На гони надо уметь играть, и Джангили делает это виртуозно. Каждый раз я поражаюсь тому, как он умудряется с помощью этой единственной струны-волоска передать все богатство оттенков сложной мелодии. Сейчас звучит какой-то очень грустный мотив.