Читаем Дороги джунглей полностью

Дороги джунглей

И только один человек в Маннанкоди резко отличается от других. Это — каникаран, или старейшина. Его зовут Перумал Купан. Высокий, худощавый, с седым венчиком длинных волос вокруг лысеющего черепа, он кажется гораздо моложе своих семидесяти лет. На его темном продолговатом лице выделяется длинный, хищно загнутый нос. Выцветшие глаза смотрят хитро, настороженно и оценивающе. Над верхней губой прилепились фатовски подстриженные усики. Не в пример соплеменникам на нем чистая добротная рубаха и дхоти. После первых слов приветствия он протягивает мне трость с серебряным набалдашником.

— Моя трость, — хвастливо говорит он.

— Очень приятно.

— Символ власти.

Кажется, этот человек предъявляет мне удостоверение в том, что он действительно каникаран.

У Перумала Купана есть солидный участок земли. На нем трудятся жители Маннанкоди. Каникаран их только кормит во время работы. Нередко вождь отбирает у маннанов то, что они смогли собрать в лесу. Ему несут мед, съедобные коренья, лечебные травы.

Согласно древним традициям, каникаран должен выполнять ряд обязательств перед своими «подданными». Теперь обязательства исчезли, остались только права.

У маннанов, живущих в районе Кумили, есть свой совет, во главе которого стоит Перумал Купан. Последний раз совет собирался два года назад. Когда были предыдущие советы, каникаран не помнит.

— У меня на совете обсуждаются самые важные дела племени, — гордо заявил мне вождь. — Два года назад мы решили перекрыть все крыши в Маннанкоди. А потом установили ночных сторожей, которые должны охранять поля от диких свиней и слонов.

Но разрушить древнюю родовую организацию племени еще не удалось ни раджам, ни старейшинам. Эта организация в какой-то мере сплачивает племя и служит ему своеобразным подспорьем в тяжелой борьбе за существование. У маннанов есть ряд экзогамных родов[4]. В районе, который мне удалось посетить, было только два таких рода: Панникуди и Аравакуди. Важный элемент уже угасающего материнского рода — наследование по женской линии. Пост вождя переходит к племяннику, или сыну сестры, собственность тоже переходит к нему. Но в последнее время появились явно выраженные патриархальные тенденции. В Маннанкоди имущество делится поровну между племянниками и сыновьями, а в некоторых семьях полновластными наследниками уже являются сыновья. Сын Перумала Купана Пандиен после смерти отца каникараном не будет, этот пост займет его двоюродный брат. А что касается имущества — тут у Пандиена другая точка зрения.

— Имущество отца будет принадлежать мне, — сказал он. — С него (имелся в виду двоюродный брат) хватит и того, что он станет каникараном.

И сам Перумал Купан подтвердил:

— Моя земля отойдет сыну. Я не должен заботиться о племяннике.

…Из селения Маннанкоди мы с Чинмайей возвращались поздно вечером. Выпала обильная роса, и наша одежда отсырела. Мы прошли окраинные дома Кумили и снова вступили в джунгли. Было совсем темно, тропинка еле угадывалась в густых зарослях.

Джунгли жили своей ночной жизнью. Трещали цикады, перекликались какие-то ночные птицы. В кустах что-то ворочалось и вздыхало. Наконец мы вышли на шоссе. В лунном свете оно казалось бесконечным длинным полотном. И на этом полотне лежали четкие узоры — тени гигантских деревьев. Прямо над головой сверкали россыпью драгоценных камней Плеяды. Совсем низко над джунглями висел ромб Южного Креста. Вдруг в какое-то короткое мгновение все изменилось. Деревья стали излучать зеленоватое сияние. Мне показалось, что мириады звезд спустились с неба и усеяли джунгли. Они были везде — на деревьях, кустах, на дороге. Зеленые огни светляков непрерывно двигались. И может быть, только это и отличало их от неподвижных созвездий в небе. Они перемещались с дерева на дерево, с куста на куст и манили, манили в чащу. Зеленые манящие звезды. Пойдешь за такой, а она обманет и улетит. И ничего не останется, кроме темноты и пугающей чащи джунглей…

Впереди, за черными силуэтами деревьев, совсем неожиданно лунным серебром блеснула вода Великого озера. Мы прошли еще с полкилометра и за поворотом сквозь заросли увидели освещенные окна нашего пристанища. Это было не ускользающее призрачное сияние светляка, а ровный необманчивый свет человеческого жилья. Свет ночлега, в котором мы так нуждались.