Поскольку так и было (согласно легенде, или, по словам Сабины, клевете изобретенной его врагами): обнаружили его совершенно раздетым, он сбросил с себя всю одежду прежде чем пустить себе пулю в лоб у этого камина в том самом углу где Жорж, ребенком, и даже потом позднее, проводил немало вечеров невольно стараясь отыскать на стене и на потолке (хотя он прекрасно знал что, с тех пор, комната много раз перекрашивалась и оклеивалась обоями) следы пули на штукатурке, представляя все это себе, словно бы заново переживая, как бы видя воочию, в этом тусклом, сладострастном, ночном беспорядке галантной сцены: возможно опрокинутые кресло и стол, и сорванные с лихорадочной поспешностью нетерпеливого любовника одежды, отброшенные, раскиданные повсюду, и это распростертое мужское тело весьма деликатной комплекции, почти женственное, огромное и нелепое, и пляшущие тени бросаемые пламенем свечи играющие на белой прозрачной коже, цвета слоновой кости или скорее голубоватой, а в центре эта купина, куща, это темное, расплывчатое словно смола пятно, и хрупкий как у поверженной статуи уд поверх бедра, перечеркивающий пах (тело, при падепии, слегка отклонилось влево), и на всей картине отпечаток какой-то непостижимой тревоги, чего-то двусмысленного, влажного и леденящего в одно и то же время, завораживающего и отталкивающего…