Дороги хаджа

– Да, да, это я знаю, – перебил его Егорка, – теория Анаксимандра. Я же тебе рассказывал – все вещи каким-то незаконным путем, вырвались из лона природы и за это терпят наказание путем тлена и превращения в прах. Только иудеи облекли это в художественную форму. Почему вы признаете непорочное зачатие Христа и не признаете это за его матерью. И вообще, что вы носитесь с этим. Если бы вы об этом не говорили, то вас бы никто и не спрашивал. Потому что для остального человечества – это совершенно естественно. И только монахам это не дает покоя. А всему виной – обет безбрачия, который вы на себя накладываете и поэтому ни о чем другом уже и думать не можете, кроме как об отношениях между мужчиной и женщиной.

– Я не буду с тобой спорить и убеждать тебя в обратном, – раздражаясь, сказал Фома. – Потому что тебе, нехристю, этого все равно не понять. Ты спросил. Я ответил.

– Так это единственное противоречие между вами?

– Нет, не единственное. Еще мы не признаем догмат о чистилище.

– В смысле помыться.

– Нет, не в смысле помыться, а в смысле очиститься. Они считают, что между адом и раем, существует место, где души умерших, в ожидании своей судьбы, проходя через разного рода испытания, могут очиститься от неискупленных ими при жизни грехов. А также при помощи молитв о них и добрых дел их близких, оставшихся на земле. Духовенство в силе сократить их срок пребывания в чистилище. Также оно за счет благочестивых христиан накапливает запас благодати, которое может перераспределять, отпуская другим грехи, в том числе и за деньги, индульгенции.

– Как это умно придумано, – поразился Егорка.

– Ну, и ряд других различий, не столь существенных, чтобы о них подробно рассказывать. Да, еще мы не признаем догмат о непогрешимости римского папы.

– Батю-то почто обидели? – поинтересовался Егор.

– Никто не обижал, просто он никак не отреагировал, когда крестоносцы захватили Константинополь, и наш патриарх был вынужден бежать оттуда.

– Я так понимаю, что с этого все и началось, – сказал Егор. – Патриарх оскорбился, и… – Егор замолчал.

– Что и? – Не дождавшись продолжения, монах оторвался от трапезы и посмотрел на товарища.

Тот со странным выражением на лице провожал взглядом конный отряд.

– И произошел раскол, – закончил Егор.

Он бросил монету и поднялся.

– Я бы сказал, что этим все и закончилось. Куда, ведь я еще не доел, – воскликнул Фома.

Но Егор, не обращая на него внимания, быстро пошел, так широко шагая, что Фома вынужден, был бежать за ним мелкой трусцой, поддерживая рясу, задыхаясь и жалуясь:

– Ну что ты делаешь, куда ты несешься, я же токмо, что поел. Нельзя же давать такую встряску организму после обеда. Да стой ты, нехристь, черт нерусский.

Отряд, который преследовал Егор, остановился у ворот какого-то дома. Ворота открылись, и вся кавалькада въехала во двор.

– Что в этом доме находится? – спросил Егор у запыхавшегося монаха.

– Больница, наверное – тяжело дыша, сказал Фома. – Не видишь разве болящий с крестом в изголовье и светильником в ногах над воротами. Что ты сюда прибежал, оглашенный?

– Как чего, может, я полечиться хочу. Здесь же, наверное, всех лечат. А почему это ты меня нерусским обозвал? А?

– Да потому что ты некрещеный.

– Значит, по-твоему, если человек живет на Руси, но при этом не христианин – значит он нерусский.

– Конечно.

Егор сложил кулак в огромный кукиш и сунул его миссионеру под нос.

– А это видел? Вы можете себе новую веру, хоть каждый год принимать, – это ваше личное дело, но название народа не присваивайте. Понял? Хоть в бесов человек верит. Но если живет на Руси, значит, он наш, русский. Понял?

Монах уворачивался от кукиша, но тот везде его настигал его.

– И вообще, – разжав наконец руку, сказал Егор, – что ты за мной побежал. Ты уже в Иерусалиме. Мы стоим перед храмом, который тебе был нужен. Иди, выполняй свою миссию, ищи настоятеля, проси придел для православной церкви.

– Я же выпил, – виновато сказал Фома, – не могу же я идти в храм в таком состоянии. Неудобно.

– А бегать за мной и обзывать меня нерусским тебе удобно?

– Ладно, извини, просто так хорошо сидели, выпивали, закусывали и вдруг, бросай все и беги, очертя голову. Весь обед насмарку. Вон меня уже подташнивает.

– Ничего, авось, не вытошнит, – бросил Егор.

Он отошел к противоположному дому и сел возле него на корточки, на манер азербайджанской шпаны. Монах, недолго думая, последовал его примеру.

– Чего мы ждем? – наконец не выдержав долгого молчания, спросил Фома.