Дороги моря

Воспоминание, старое, поношенное, близкое к телу, сминается и исчезает, исчезает. Проваливается, будто его не было, они выдирают все дорогое, все ценное – одно за другим. Все разговоры, все признания, все поцелуи и все картины, все родные лица, пока в голове не остается только черный ужас, пока вдохи становится делать невозможным. Фигура под одеялом упрямится и втягивает воздух шумно. Громко. Будто всем назло.

ВЕРНИСЬ, Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ТЫ, Я НЕ ПОМНЮ, КТО ТЫ, ВЕРНИСЬ, ВЕРНИСЬ, ВЕРНИСЬ.

Стирается даже имя.

ВЕРНИСЬ.

***

– Да вытряхни ты ее из этой футболки!

Она извивается и рычит, в ткань вцепляется так, что становится ясно, что если снимут – то только с кожей, не выдает ни единого звука, молча пытается забиться от родителей в самый дальний угол комнаты.

К углам в комнате не приближается никто, там живут тени. Каждый день приходят новые.

– Господи, все этот мальчишка, все этот мальчишка. Скарлетт, послушай, нужно переодеться!

Приходили доктора, щупали пульс, светили в глаза фонариками, задавали вопросы – не получали внятных ответов, разводили руками.

Приходили доктора, вертели, как куклу, лезли прохладными пальцами в перчатках будто глубже, чем это вообще позволено.

Она хохотала. Она плакала. Она уворачивалась. Прикосновения – живые и теплые, жглись. Температуры сливаются. Все сливается. Отличать живое и мертвое становится невозможно.

Приходили доктора – и тут же уходили в ужасе, слышали о самих себе чуть больше, чем хотели бы. Приходили доктора, приводили своих мертвых.

Приходили доктора, называли имена, но не называли диагнозов.

Доктор говорит, вы помните свое имя?

Она молчит.

Доктор говорит, вы в курсе, что ваш мир нереален?

И она усмехается, отвечает, кто бы повесил табличку «внимание, ирреальность» тому бы я расцеловала ручки, доктор.

Потом открывает глаза и вокруг никого, никого, никого.

У доктора была маска с длинным носом, чумной доктор, чума пожрала Лондон много веков назад.

Я – новая чума.

Решает про себя. Открывает глаза снова.

Новый доктор спрашивает ее: Вы что-то принимали?

Отворачивается к стене. Не хочу. Вас. Всех. Слушать.

Голосов слишком много, все лезут в уши, лижут и рвут и барабанные перепонки.

Мне больно. Всем плевать.

Никто не приходит из любви. Только из вины и из жалости.

Любовь была? Что она такое?

Приходил доктор в маске чумного доктора? Или приходил доктор со стетоскопом?

В полном порядке. Все в полном порядке.

Но порядка нет, ее нет.

Все трогают, трогают, трогают, трогают, НЕ ТРОНЬТЕ ФУТБОЛКУ.

Тени хватают ее за горло, ТЫ БУДЕШЬ ПОСЛУШНОЙ.

(буду)

Когда мать заходит в комнату, ее начинает трясти и лихорадить, она приносит с собой жужжание и голодных паразитов, она приносит с собой свою боль, свое бессилие и свою злость.

– Скарлетт, нужно поесть.

Кто такая Скарлетт?

В доме пахнет мертвечиной, она пропустила похороны малыша, не успела его поприветствовать, как уже пришлось прощаться, но они не прощаются, он остается здесь, жужжит, жужжит, в доме пахнет растущим ужасом, по улице крадутся тени, дом их вместить уже не может, она их вместить уже не может.

Все заслоны рухнули, все границы, ничего не осталось. И сознание – надежно разграниченное, остается без единого заслона, чужая воля хлынула туда сплошным потоком.

БОЛЬ, БОЛЬ, БОЛЬ, ГРЯЗЬ, ТЕНИ, ЧУЖАЯ ВОЛЯ, ГУЛ, И ТИШИНА, ТИШИНА, ТИШИНЫ НЕ БЫВАЕТ, ТИШИНУ УБИЛИ.

Неважно, закрыты глаза или открыты. Холодно или тепло. Неважно больно или приятно. Непонятно, где заканчивается сон и начинается явь. Кутается в футболку, натягивает на голову одеяло, укрыться, спрятаться, не оставить ни клочка открытой кожи, Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ОНИ МЕНЯ ТРОГАЛИ, Я ХОЧУ ТЕБЯ.

Кто ты?

А дальше снова. Темнота, тишина, боль.

Повторить. Не размешивать.

И по новой.

***

Голоса доносятся будто через вату или через подушку, она их знает, ее снова куда-то тащат, это, наверное, будет очередная больница, в больницы ее приходится именно затаскивать, с применением силы, ей сложно протиснуться через переполненные мертвецами коридоры. Они хватают ее за шею и за руки, не дают пройти дальше.

Проснись, твой мир ненастоящий.

Проснись.

Это сон во сне, это табличка «внимание, ирреальность», мерцающая в темноте, она, если честно, не различает, кто реален на самом деле. Просто позволяет тащить себя дальше, пока не понимает, что идти больше не может, тогда ее приходится нести.

Сегодня – все другое, все иначе, рядом стоит сумка и одежда будто на выезд, ткань ощущается незнакомой, она равнодушно теребит собственный рукав, опирается на плечо отца.

Его голос – мягкое прикосновение к волосам, дыхание отдает самую малость табаком, и она знает, что это раздражает мать – фигура в белом пальто, застывшая ледяная, белоснежная скорбь.

Снежная королева была когда-то земной женщиной, правда? Кто поселил холод в ее сердце?

Она смотрит в одну точку.

Мать смотрит мимо нее, сквозь ее, будто избегает даже случайно зацепиться взглядами.