Дороги моря

Он смотрит на меня будто впервые видит, твердости собственного голоса я поражаюсь сама, тут же сворачиваюсь в шарик, защищаюсь и молчу, он ничего не отвечает, совсем ничего.

Я молчу тоже.

Я думаю о Камилле, что сворачивалась у меня на коленях, добрая, нежная душа. Я говорю ей: хочешь впущу тебя на совсем, ты будешь жить вместо меня. Если пожелаешь.

Камилла не желает.

«Ты должна жить. Слышишь? Ты должна жить.»

Но это, это все не жизнь. Хочу сказать ей. Это не жизнь.

Я никогда не говорила Андреасу об этом. Почему-то мне было страшно. Мне было чертовски страшно.

Он бы разозлился? А если бы разозлился, то почему? Потому что я позволила себе так думать? Или потому что она не осталась?

Я думаю о Маргрет, о моей милой мертвой подружке, которая была ко мне намного добрее, чем любая из живых душ, она была ко мне намного ближе. Я не успеваю даже навестить ее могилу, Андреас торопится.

Я закрываю глаза, во мне не было страха, во мне не было страха, мне не было так одиноко, со мной больше нет ни Камиллы, ни Маргрет.

Они все мертвы, Фиона. (Имя. Это похоже. Это похоже. Но все еще не то.)

А ты теперь в безопасности.

В безопасности от чего?

Я так и не понимаю. Я ничего не понимаю.

***

Это закончится в слезах. Это непременно закончится в слезах.

Андреас говорит мне: ты заставляешь меня чувствовать, ты заставляешь меня чувствовать.

И по его лицу я вижу: мне это не нравится, я хочу, чтобы это прекратилось. Немедленно.

Но я. Я хочу чувствовать. Я хочу чувствовать, позволь мне!

Прости меня, прости меня, прости меня, прости.

***

Это утро ничем, ничем не отличалось от сотни других утренних часов, точно такое же, точно такое же, серое, спокойное, уравновешенное. Все по часам.

Я провожаю Андреаса на работу, целую его в щеку, я твоя странная птичка, люби меня, люби меня, пожалуйста, люби меня.

Я устраиваюсь в гостиной, сворачиваюсь под пледом. (плед нам дарит соседка.)

И что-то не в порядке, что-то тревожит меня, что-то… Это не гул, который приносят сущности. Это живое, трепещущее, и я тянусь к нему всем существом, просто потому что оно дышит, просто потому что оно.. Мое.

И у меня так давно не было ничего своего, господи.

Я не знаю, что это, я понятия не имею, мне на секунду кажется, что я – то самое больное животное, что понимает – пришла пора умирать. Пришла пора умирать, уходить мне надо скорее. Мне на секунду кажется, что вот теперь действительно все. Я освобожу Андреаса от своего больного, вымученного присутствия. От этой обузы. И я освобожусь сама.

Я бегу, как сумасшедшая, я не думала, что во мне еще есть силы бежать, я не думала, что смогу, но я бегу, продираюсь через ветки, прочь от города, я так давно не выходила из дома, и я думала, что сущности, о, сущности сожрут меня, как только я ступлю за порог своего безопасного пузыря – дома Андреаса, крепости, которую он для нас любовно соорудил, я думала, я так много думала, теперь я не думаю вообще, я бегу так, будто за мной гонятся.

Боль, боль, боль захлестывает меня волнами, боль накрывает меня с головой, боль, но мне не больно, мне не больно, кому же тогда больно?

Я бегу. Я бегу, мне надо успеть.

Но куда я должна успеть? Умереть ведь, кажется, всегда успеешь.

Я думала, они раздерут меня на клочки, но они указывают мне дорогу, у меня в голове столько мест, у меня в голове четкая карта, и они знают, где это найти, они знают, где найти.

Где мне найти себя, может быть, они тоже знают?

Я выхожу из дома утром, я выбегаю из дома утром, забыв переодеться, прямо в домашнем, мои локти в крови и моя футболка с птичкой изодрана, во рту кровь, и кровь из носа, кровь, кровь, кровь, все это значит, о, это значит, что я живая, я совсем живая. Я кровоточу и значит я жива, и значит я существую, и значит я здесь.

Сущности хватают меня за плечи, помогают подняться, ну же, давай, давай.

И я должна успеть, господи, я должна успеть, я это смогу, я действительно это смогу.

Приходила Лана, не сказала ни слова о том, куда я так спешу, куда я должна успеть.

И деревья кругом, чертовы деревья, я умру здесь бездарно, безвестно, как загнанное животное, беги, ну же, беги, тебе нельзя опоздать, беги, прошу тебя, беги!

Я поднимаюсь снова, пока не падаю, пока собственное тело – мерзкий предатель, не изменяет мне. Подло, подло, так подло. Я давлюсь слезами, то ли потому что я опоздала, то ли потому что мне больно, мне так больно, эта удавка на моей шее смыкается и смыкается бессмысленно. Ничего не получается. Ничего не получается. Я царапаю ногтями землю, силюсь подняться.

Я не смогу подняться еще две недели точно, но это сейчас неважно.

Андреас находит меня здесь, Андреас выглядит обеспокоенным двенадцать секунд ровно, а после его лицо станет непроницаемым. Как всегда. Не выражающим ровным счетом ничего.

Андреас поднимет меня на руки. Андреас отнесет меня домой.

Андреас будет говорить что-то успокаивающее в ухо, но запомню я только одно, – Теперь-то ты понимаешь, что мы пропадем друг без друга?

Я киваю судорожно. Я понимаю.

***

Это не то, как живут нормальные люди. Это не жизнь. Это не то, как нормальные люди чувствуют.