Дороги наёмника

— Фер Альвгрим, — расплылся я в какой смог приветливой улыбке, — а я-то все думал, куда фер ан Верд подевался? Обет — это дело серьезное. Верите — нет, но когда на штурм шел, все время вас взглядом искал, как же, думаю, последний выживший в стороне-то останется, за боевых друзей-то не отомстит! Месть благородного человека, всем известно, крепче стали, там ржаветь нечему! Вас, я уверен, ранили при штурме, и вот вы, едва раны обмыв, за своим заявились?

Покрасневший фер Альвгрим прямо как вытащенная из воды рыба хапнул воздуха ртом и нервно дернул рукой к мечу. Я не то чтобы просто обвинил его в трусости, а прилюдно смешал с дерьмом сразу по нескольким направлениям. Причем так, что он мне даже предъявить ничего не мог. Вызов на дуэль, даже если он на сие рискнет, насколько я разбирался в местном законодательстве и «благородном» менталитете, его положение бы даже усугубил. Весь оскорбительный контекст находился на втором смысловом слое, с точки зрения буквы меня просто не за что было притянуть. Этот злобно косящийся на меня балбес оказался в положении, куда худшем, чем у «мусорщика» ан Венеса, которому я на глазах благородного собрания разбил морду. Ему даже нагнетание уровня конфликта до появления повода к поединку и даже моя в нем смерть теперь помочь не могла. Фера ан Верда с его троими выжившими кнехтами прикомандировали к арьергарду именно для мести. Причем прикомандировал лично граф ан Хальб. А он в ходе штурма Дресхолда в лагере отсиделся, заявившись на готовенькое, что неизбежно возвращало благородное сообщество к мыслям, почему он выжил в засаде, где все остальные из его сотни погибли.

То, что он на меня ранее непонятно почему бычил, не имело особого значения. Ну, разве что чуть. Хотя, если честно, вел бы себя скромнее и не лез к тому уроду в секунданты, какой бы был у меня интерес так по нему танком проехаться?

— А если вас в бою не было, — улыбка исчезла, я стал серьезен, остр и опасен прямо как сам советский герб, — сейчас уже за меч не хватайтесь. Не поможет. Раньше надо было это делать.

Оценившая глубину блудняка фера Альфгрима толпа охнула, загудела и засмеялась, еще больше усугубив всю глубину его унижения. От него даже присутствующие в толпе благородные оказались дистанцированы.

— Что с бою взято, то свято. — Я показательно злобно оскалился и обвел окружающих взглядом. — Нечего к чужому барахлишку руки тянуть. И обозному мусору, и воинам, и благородным господам одинаково их оттяпаем.

Риск силового разрешения конфликта после такого наезда на одного далеко не самого умного благородного рыцаря и более чем заметно превосходящую караул у ворот численностью толпу алчной солдатни, без сомнений, присутствовал, но обошлось. Ведомое желанием боевых товарищей отнять добычу нападение на солдат наемной роты, только что в одиночку захватившей не самый скверный замок, угрожало опустить профессиональный авторитет барона ан Кроаха не то чтобы на дно, а на уровень городской канализации. После такого номера не только он сам, но и граф ан Хальб за вменяемый ценник даже безымянной роты долго рисковали бы не нанять. Что безнаказанно делается с одним, еще легче повторяется с другими. Это если даже ожидающего подхода помощи гарнизона не вспоминать. Короче говоря, вожаков решения прорваться в Дресхолд силой так или иначе ждала смерть, поскольку барон не мог не решить возникшую для себя проблему радикально, и заводилы видимо это понимали. А я использовал, нагоняя себе среди личного состава «Вепрей» дополнительный авторитет.

Солдатики караула косились на меня с какой-то непонятной смесью изумления, восторга и уважения на лицах. И что интересно, окружающая их толпа в массе своей тоже. Как бы рейтары и рыцарские кнехты, из которых она в большинстве состояла, ни были полны желания хапнуть, защита нами своих интересов не могла не быть принята почти такими же, как и мы, профессиональными солдатами с пониманием. Ну а я, разумеется, совершенно случайно оказался на острие этого густо смешанного с желанием меня прикончить позитива.

* * *