Дороги победы

По дороге ни души, и это очень подозрительно. Придерживаю водителя за руку: медленней, медленней — не угодить бы в лапы к гитлеровцам.

Вот и Вороновица. У околицы стоит тридцатьчетверка, около нее ковыряется экипаж.

— Чей танк? — спрашиваю.

Докладывают:

— Генерала Гетмана.

Обрадовался:

— Отлично! А сам он где?

— Во второй хате, где большой сад.

Хотел было уж трогать и вдруг на всякий случай спросил:

— Кто обороняет село?

Танкисты пожали плечами:

— Генералу говорили — 45-я бригада…

— А сами вы ее видели?!

— Никак нет, товарищ полковник.

— Немедленно по местам! А ты, — кричу водителю, — жми ко второй хате вовсю!

Подскакиваем ко второй хате. Тишина. Распахиваю дверь и вижу: на полу, закутавшись в какую-то немыслимую огромную волчью шубу, спит генерал Гетман, рядом на скамье вдвоем примостились его адъютант и ординарец. Толкнул этих двоих — сразу вскочили. Схватил Гетмана за плечо, трясу — никакого впечатления, спит богатырским сном. Втроем нам еле-еле удалось Гетмана усадить.

Андрей Лаврентьевич, не размыкая век, поднялся на ноги и вдруг как размахнет обеими руками в разные стороны — мы, как котята, разлетелись. Все так же, не открывая глаз, он пробурчал: «Какого черта! Дайте ж поспать!» И вновь повалился на бок, натянув на голову шубу, только могучий храп раздался.

— Да проснитесь же, Андрей Лаврентьевич, беда может быть!

— Что? Беда? Какая беда? — Гетман открыл глаза и вскочил. — А, это ты, Армо… Чего тебе? Какая у тебя беда стряслась?

— Да со всеми нами может беда случиться…

Тут меня прервал влетевший в комнату автоматчик:

— Немецкие танки!

Все повскакали, вылетели из хаты, рассыпались по саду. Гляжу — действительно, напротив дома стоят два танка с крестами на броне, двигатели стучат на малом газу.

А где Гетман? Опять исчез.

— Та вiн же за шубой пiшов, — шепчет мне автоматчик.

В сердцах чертыхаюсь: «Нашел время заботиться о какой-то дрянной шубе!»

Действительно, из хаты наконец выскакивает Гетман, по земле за ним волочится эта немыслимая шуба. Хоть бы немецкие танкисты не заметили его генеральских погон!

Тут начинается беспорядочная перестрелка. Мы перебежками двигаемся к своим машинам. Танк Гетмана прикрывает нас огнем пушки.

Наконец нам удается уйти от беды, которая чуть не стала фактом.

— Спасибо, Армо, — тихо произносит Андрей Лаврентьевич, — вовек не забуду.

Пересаживается в свой «виллис» — и был таков… Повстречавшись спустя много лет, вспомнили мы былое с генералом армии А. Л. Гетманом.

— Разве ж можно было, Андрей Лаврентьевич, так рисковать из-за какой-то волчьей шубы?

— Не из-за «какой-то», дорогой ты мой Армо. Это подарок был — от правительства Монгольской Народной Республики… И вот что я еще тебе скажу… Какой это год?

— Сорок четвертый.

— Так в сорок четвертом, ты ж помнишь, уже и такого страха смерти не было, как в начале войны…

Я согласился. Все тогда уже воспринималось нами по-другому. Нет, не беспечность родилась, отнюдь. Но какая-то внутренняя спокойная убежденность. Ведь впереди была теперь уж вполне осязаемая победа.

* * *

Враг пытался сопротивляться, хитрил, изворачивался, чтоб как-нибудь под сокрушительными ударами Красной Армии затормозить развал своей оборонительной стратегии. Кое-где это ему удавалось.

Бои продолжались с неослабевающим ожесточением. На различных участках внезапно возникали сложнейшие ситуации.

24 января в районе Винницы противник снова атаковал двумя танковыми и тремя пехотными дивизиями наши стрелковые войска, прорвал их оборону и устремился на Очеретню, Погребище.

Меня вызывает М. Е. Катуков:

— У Москаленко на правом фланге противник накостылял стрелковым дивизиям. (Командарм любил применять и сам выдумывать острые словечки.) Там вступил в дело генерал Григорьев — 31-й танковый корпус. Но ему одному трудненько приходится. Возьми танковый полк своей бригады, танков 25–30 мы тебе дадим дополнительно, и за ночь махни в район Погребища. Приказываю: остановить противника любыми средствами. Помни, за Погребище ты в ответе. Как только прибудешь на место, тотчас сообщи по радио.

В танковом 68-м гвардейском полку моей бригады оставалось всего 12 исправных машин, потому пополнение, которое давал командарм, было очень кстати.

С генералом В. Е. Григорьевым мы уточнили мою задачу. Григорьев просил усилить боевые порядки его бригад, которые занимают высоты западнее Очеретня. На мой вопрос, нет ли противника в самом Очеретне, В. Е. Григорьев оскорбленным тоном ответил:

— Как видите, даже штаб моего корпуса в Очеретне, откуда же здесь быть противнику!

На этом мы с Григорьевым расстались, и я поехал ставить задачу своим батальонам. Пока они выходили в намеченные пункты, наш радист развернул рацию. Докладывает: «Вас вызывает армейская радиостанция». Беру наушники — там такое: «Сорока, Сорока, CopoKat я — Волга. Как слышите? Прием…»

— Кто это — Сорока? — спрашиваю радиста.

— Ваш позывной, товарищ полковник, — отвечает он и не подозревает, что ему повезло: веков этак с десяток назад у моих кавказских предков за такие шутки головы рубили.