Дороги Сонхи

– Есть способ попроще. Это я беру на себя – открою дверь, и сделаем ноги. У меня кое-что есть, и меня кое-чему научили. Хотя не настолько я способный, чтоб меня куда-то взяли.

Самые понятливые закивали. Кто-то поинтересовался:

– Ух ты, а чего раньше молчал, что ты амулетчик?

– Да нечем хвастать, я же говорю, – с досадой пробурчал Дирвен, недовольный тем, что пришлось раскрыться. – Способностей у меня чворк наплакал. Но замки открыть смогу, я постараюсь.

– Он же Грювандо, им нельзя праздно болтать, – заметил другой студент. – Давай, Патилим, попробуй.

Поскольку они не разбойники и не бунтующие против власти смутьяны, обыскивать их не стали, даже котомки не отобрали – вместе со всем багажом водворили в каталажку с двухэтажными нарами и зарешеченными оконцами под потолком. Каталажка в подвале под управлением вокзала предназначалась главным образом для снятых с поездов безбилетников. Настоящих преступников тут не держали, отправляли в городскую тюрьму.

В первый день к ним приходил вокзальный амулетчик с латунной бляхой на колпаке, обнаружил несколько лечебных и обережных артефактов – все маломощное, разрешенное, конфискации не подлежит. Где ему засечь усыпленный арсенал Повелителя Амулетов!

А если кто-нибудь из этих недотеп додумается спросить, почему тот парень прозевал его штуковины?.. Дирвен всю ночь прикидывал, как бы поубедительней навешать бубенцов им на уши, но студенты так обрадовались свободе, что никто не задавал лишних вопросов.

Он решил доплыть вместе с ними до Тарбаса, а потом «потеряться» и двинуть к восточному побережью в одиночку.

– Любимый, я побываю в Жафеньяле и вернусь через несколько дней, – нежно проворковала Лорма, прильнув к груди Тейзурга.

– Я буду ревновать, моя несравненная госпожа, – улыбнувшись печально и сладко, тот зарылся пальцами в массу медовых волос. – Буду считать часы до твоего возвращения. А может… Попробуй вытащить булавку?

– Не получается, – вурвана вздохнула как будто с искренним огорчением. – Если бы получилось, мы бы отправились в Жафеньялу вместе. Не ревнуй, я тебя люблю.

– Дирвену ты говорила то же самое?

– Как ты можешь сравнивать? Этого мальчишку я использовала, а тебя люблю. Не разбивай мне сердце, любимый. Я скоро вернусь.

Она взяла с собой Тоншила – для связи с теми, кто остался во дворце, а Тейзурга перед этим усыпила, вонзив ему под ключицу еще одну булавку, с «сонным камнем».

Куду и Монфу было приказано безотлучно его стеречь. Если с консортом что-нибудь случится, они позавидуют мертвым. Если консорт очнется и предпримет что-нибудь нежелательное, они позавидуют мертвым. Надо сказать, Куду и Монфу и так завидовали мертвым – тем, кто не отяготил свою жизнь непростительными грехами, и кому пожелали, по нынешнему обыкновению, добрых посмертных путей.

Они дежурили возле ложа, на котором спал зачарованным сном их лютый враг, чередуясь каждые два часа. Иногда приходила Флаченда, усаживалась в уголке, грустная и молчаливая, но ее хватало ненадолго – вздыхала, стискивала руки, хмурила брови и выскакивала вон. Потом она ушла на кухню готовить ужин.

Куду отдыхал в своей каморке, когда туда ввалился Монфу.

– Смени меня пораньше, – попросил он слабым голосом. – Что-то нехорошо мне… Словно в затылок что-то ударило, и рана разболелась.

– Ладно, – покладисто согласился его товарищ.

В опочивальне за эти несколько минут ничего не изменилось: Тейзург как лежал, так и лежит на роскошном ложе за кисейным балдахином.

Куду уселся на сурийскую подушку с обтрепанными кистями и привычно погрузился в уныние. Враг за просвечивающей занавеской погружен в беспробудный сон, ничто не сулит неприятностей… Спустя полчаса из коридора послышались шорохи, возбужденные шепотки, хихиканье. Что там затеяли амуши?

В проем заглянула из темноты ухмыляющаяся физиономия. В заостренных хрящеватых ушах покачиваются вместо сережек засушенные фаланги чьих-то пальцев, на голове травяные косицы торчком – и из каждой высовывается веточка, на которую насажен рогатый жук.

– А у нас сюрпри-и-и-из! – ликующе взвизгнула Крумунда – вроде бы это была она, но, возможно, Изельша.

И тут же исчезла.

Ее сменил другой амуши. У этого шевелюра была уложена гнездом, посередине распластала крылья мертвая птица с позолоченной цикадой в клюве.

– Сторожишь?.. А кого ты сторожишь?

– Консорта нашей царицы, – ответил Куду.

Сердце сжалось от дурного предчувствия: неспроста они дурачатся – то ли что-то задумали, то ли уже что-то выкинули.

– Ну, сторожи, сторожи… А ты уверен?.. – вопрошавший многозначительно хмыкнул и спрятался.

Третий амуши, у которого колосящиеся патлы были заплетены в толстую косу с высушенными кишками вместо ленты, дурашливо показал язык, после чего оглянулся в темноту:

– Заносите! Пускай тоже на эту красоту полюбуется!