Дороги Сонхи

Он продолжал улыбаться, но смотрел загадочно, и собеседника затошнило от страха: не надо было этого говорить... Тейзург издевается над бывшими учениками Унбарха ради своего удовольствия, потому что это Тейзург. Он и Начелдона убил ни за что, ни про что – просто ему это показалось веселой шуткой. Хорошо, что хотя бы Флаченде пока не сделал ничего дурного.

За Флаченду Куду грызла совесть. Втайне он надеялся, что бобовая ведьма рано или поздно сумеет сбежать от Лормы и вернется в Аленду. Хотя посмотришь на нее, и никакой надежды: девушка выглядела подавленной и беспомощной, как будто потерялась в кошмарном сне.

Прислушиваясь к голосам за портьерой – заняты друг другом, его не зовут, уже хорошо – Куду вытянул затекшую ногу, обреченно вздохнул. Все идет не так, с незапамятных времен все идет не так.

Сменить облик. Пока он кот, контролировать свои эмоции и понимать, что откуда взялось, в разы труднее. Но если перекинуться здесь, в два счета застукают, а до границы бежать и бежать. Найти укрытие? Что-нибудь, что сойдет за укрытие? Он до рассвета рыскал по лесу и наконец обнаружил подходящее место.

Искрошенный постамент, на нем заросшая лишайником и оплетенная лианами статуя. Давным-давно была статуя, теперь просто камень. Но в прошлом это было священное изваяние Той, Что Носит Фрактальный Венец, и оно до сих пор сохранило остатки связи со своим прототипом. Ощущается, как слабое впечатление, но для него в самый раз. А главное, под этим постаментом нора. Достаточно большая, чтобы поместился худощавый человек, скорчившись в три погибели. Человеку в нору не пролезть, но перекинуться можно и внутри. Остаточный магический фон статуи прикроет его от сторожевых заклятий Лормы.

Так и думал, места хватило. Немного не рассчитал, уткнулся носом в стенку с путаницей корешков. Пришлось снова сменить облик, а потом обратно – в этот раз лицом к дыре, ведущей наружу.

В рукава и за шиворот набилась земля, зато утихла ярость, охватившая его при виде милующейся парочки.

«Они теперь союзники?!!» Этот беззвучный кошачий вопль уступил место здравой мысли: может, союзники, а может, и нет. Непонятно, что за игру ведет бывший демон. На нем блокирующий магию ошейник – значит, Лорма ему не доверяет.

Но от Хантре он еще раньше наглухо заэкранировался, он это умеет.

Он оставил распоряжение, чтобы в Ляране никакие поступившие от него приказы не выполнялись, пока он в плену, но кто сказал, что он ведет простую игру? Ждать от него можно чего угодно…

Вопрос, как подобраться к нему, не попавшись.

Вот об этом Хантре и размышлял, когда снаружи послышался шорох, и в поле зрения появилась пятнистая мордочка. Хозяин норы в шоке уставился на человека, потом зашипел, шарахнулся боком, выгнув спину.

Хантре мигом перекинулся и выскочил наружу. Уйти просто так ему не дали: местный атаковал, и сперва они катались по траве, сцепившись в яростный клубок, а потом маг-перевертыш бросился наутек, роняя капли крови. Распаленный лесной кот погнался за ним, и лишь убедившись, что захватчик возвращаться не собирается, повернул назад к отвоеванной норе.

Дел у Зинты было невпроворот.

Ривгера кормила сама, как же иначе, но если не успевала домой к нужному времени, выручала няня-кормилица, которую нашли по соседству. У той во время смуты убили мужа, хотя он не был ни магом, ни «подражателем Тейзурга» – всего лишь повстречал на улице шаклемонговцев, и борцам за нравственность показалось, что он их не одобряет. На месте забили насмерть да и пошли дальше. Лимила родила в месяц Лодки слабенькую девочку, которую лекарка удержала в мире живых, призвав силу Тавше. Обрадовалась, когда ее позвали помогать: Орвехт предложил хорошее жалование, и больше не придется кое-как сводить концы с концами. Она приходила с дочкой – не с кем оставить, матушка Сименда была не против, а Суно, если находился дома, использовал заклятье тишины, чтобы не слышать детского плача.

Зинта по-прежнему работала в лечебнице, спешила на помощь тем, чей «зов боли» поймала, навещала тяжелых пациентов.

Книжки читала урывками, когда получится, но хотя бы полчаса в день.

И не забывала о своем разговоре с Хеледикой в «Столичной белке». В городе во все глаза смотрела по сторонам: собирала улыбки и непроницаемые взгляды уцелевших статуй, дождевые капли на стеклах витрин и блики на черепице, кованые завитки вывесок и цветные вспышки витражей, обрывки понравившихся разговоров и загадочные старые двери в чешуйках облупившейся краски, развешанную на балконах одежду и еле видные в солнечном сиянии далекие башенки, людей и птиц, кошек и собак, пестрые обережные узоры на стенах домов и похожие на детали великанских музыкальных инструментов водосточные трубы – все, что сгодится для пряжи, из которой ткется новый алендийский гобелен.