Дороги старушки Европы

— Скажи уж откровенно: ты не можешь решить, верить мне или нет, — сердито бросила девочка. — Верь, если хочешь… только не во всем. Я ведь тоже де Транкавель и, когда вырасту, наверняка стану ничуть не лучше моих братьев. Отец говорит: нам можно все, потому что… Потому что мы — это мы. Идем, — она рывком поднялась на ноги и побежала вверх по лестнице, нарочито громко стуча каблуками.

Франческо поковылял следом, не забыв тщательно закрыть дверь в галерею и тоскливо подумав, что многое бы отдал за умение с такой же легкостью прекращать размышлять над услышанным. Кажется, ему снова повезло — он наткнулся на единственного человека в замке, готового в обмен на капельку внимания и терпения ответить на любые вопросы о замке и его обитателях. Франческо умел быть хорошим собеседником, это признавали все. Вопрос в том, хочет ли он слушать, что ему говорят? Девочка ему нравилась, мысленно он сравнивал ее с ночной фиалкой, растущей в самых тенистых уголках лесов и расцветающей в поздних сумерках. Но ее речи, если вдуматься, сильно отдавали безумием и чем-то, чему Франческо пока не мог подобрать названия. Она говорила о призраках так, будто они приходились ей лучшими друзьями, об отце и братьях — как о врагах, с которыми вынужден жить рядом, смеялась над тем, что Франческо с рождения полагал незыблемым и достойным всяческого уважения, и, кажется, считала свое жилище живым существом с собственным характером.

С последним Франческо был склонен согласиться. Замок Ренн, хотя он успел повидать только его малую часть, отнюдь не заслуживал наименования «обычного строения» из камня, металла и дерева. Также как и монна Бьянка де Транкавель ничуть не походила на «невинное дитя», каким вроде представала на первый взгляд.

— Мы кажемся тебе странными? — через плечо спросила Бланка. — Эдакими надменными и самовлюбленными типами, что взобрались на вершину горы и знать не желают остальных смертных?

— Не думаю, что я вправе справедливо судить о вашей семье на основании того немного, что я узнал, — как можно дипломатичнее ответил Франческо, вовремя вспомнив никогда не подводившие заветы многих поколений своих предков: «Знай свое место!» и «Человеку, дорожащему своей шкурой, незачем без особой нужды встревать в дела аристократов». — Однако кое-что в ваших порядках и взглядах на мир действительно звучит для меня… скажем так, непривычно и неприемлемо. Похоже, ваш отец и братья — весьма своеобразные люди.

— «Своеобразные» — еще вежливо сказано, — не по-детски жестко хмыкнула девочка. — Спасибо за честный ответ. Не знаешь, почему взрослые увиливают или отмалчиваются, если их о чем-то спрашивает ребенок?

— Наверное, из опасения, что ребенку будет трудновато правильно истолковать их слова, — предположил Франческо. — Или потому, что знают — ответь на один вопрос, за ним посыплется еще десяток других, и вдобавок придется растолковывать такие вещи, о которых сам отвечающий старается лишний раз не задумываться. Причем отвечать нужно по возможности правдиво, а, как ты сама догадываешься, правда не только частенько непривлекательна внешне, но и утомительна.

— Красиво сказано, — Бланка остановилась на крохотной площадке, тускло освещенной падающими из узкой бойницы лучами, и задумчиво наклонила голову. — Ты сам придумал такую фразу или где-нибудь прочитал?

— Если скажу, что выдумал сам, получится, что солгу, но если скажу, что прочитал — это тоже будет неправдой, — бодро отчеканил Франческо. Личико девочки приобрело настолько озадаченно-растерянное выражение, что ему пришлось спешно подыскивать иной оборот речи: — Скажем так: эта мысль есть объединенный плод моих раздумий над прочитанным. Можно двигаться дальше?

— Можно… — Бланка стала подниматься по крутым ступенькам медленнее, погрузившись в сосредоточенные размышления над услышанным. Воспользовавшись моментом, Франческо поспешно спросил:

— Монна Бьянка, о какой тайне упоминали эти ваши… голоса?

— Не знаю, — ответ последовал настолько стремительно, что только глупец не распознал бы откровенной лжи. Однако Франческо предпочел довольствоваться услышанным. — Никто не знает. Рамону кажется, будто рано или поздно он сумеет завоевать доверие призраков и вынудит их проболтаться, но я думаю — он обманывает сам себя. Для голосов не имеет значения, с кем они разговаривают. Если у них есть разум, то в нем застряла одна-единственная мысль, и они повторяют ее на все лады… Мы почти пришли.

Девочка изо всех силенок навалилась на низкую, целиком обитую железными пластинами дверь, и вопросительно оглянулась на замешкавшегося Франческо. Общими усилиями им удалось отжать створку от косяка на расстояние, достаточное, чтобы по очереди проскользнуть наружу. Франческо шел вторым, вежливо пропустив свою маленькую даму вперед, и в очередной раз замер на месте, пораженный новыми чудесами замка. Ему хотелось дать себе слово больше не удивляться, однако он всерьез подозревал, что еще до заката успеет повидать больше, чем за все прожитые годы.