Дороги судьбы

Я их обслуживал. У нас уже был новый алебардщик, длинноногий парень с физиономией скромной овцы. Когда они, спускаясь, проходили мимо, «сэр Персифаль» протянул ему десятидолларовую бумажку. Удивленный алебардщик выронил из рук свою алебарду, и она, упав, разбила витрину. Вот как это случилось.

Два ренегата

Перевод под редакцией В. Азова.

В городе Золотых Ворот Юга[26] собрались ветераны-конфедераты. А я стоял, наблюдая, как они шествовали под гирляндами флагов, направляясь в зал, назначенный для поминальных речей. Когда эта нестройная и заплетающаяся процессия проходила мимо меня, я сделал вылазку и вытащил из ее рядов моего приятеля, Барнарда О'Кифи, который находился там не по праву. Он был северянином по рождению и воспитанию. И как это его угораздило пристегнуться к этим седым, дряхлым ветеранам? И зачем это ему нужно было с его сияющим, мужественным, веселым, широким лицом путаться с этим вояками старого и чуждого поколения? Как я уже сказал, я вытащил его из толпы и крепко держал его, пока последняя деревянная нога не проковыляла мимо нас, и затем привел его в один спокойный и прохладный уголок; ибо город Золотых Ворот был в этот день в большом возбуждении, и шарманка благоразумно исключила из своего репертуара «Мы шли через Джорджию»[27].

— Ну, какого черта ты это затеял? — спросил я О'Кифи, когда нас разделил стол и наполненные стаканы.

О'Кифи вытер разгоряченное лицо и долго будоражил плавающий в стакане лед прежде, чем удостоил меня ответом.

— Я присутствую при пробуждении, — сказал он, — единственной нации в мире, которая когда-либо оказала мне услугу. Как подобает между джентльменами, я ратифицирую и прославляю иностранную политику покойного Джефферсона Дэвиса — самого блестящего из государственных деятелей, когда-либо восстанавливавших финансы какой-либо страны. Око за око — вот в чем состояла его платформа: бочонок денег за бочонок муки, пара кредиток в двадцать долларов за пару сапог, полная шляпа кредиток за новую шляпу… Скажи сам, разве это не система по сравнению с этими глупыми металлическими кружочками?

— Что ты мелешь? — сказал я. — Твои финансовые отступления только отговорка. Я тебя спрашиваю: зачем ты маршировал в рядах ветеранов-конфедератов?

— Затем, мой мальчик, — ответил О'Кифи, — что правительство Конфедерации бросило свою власть и мощь для спасения Барнарда О'Кифи от немедленного и опасного для жизни убийства, замышленного против него кровожадной иностранной державой, после того как Соединенные Штаты Америки отвергли его просьбу о защите и даже уведомили статистическое бюро, чтобы оно уменьшило на один голос примерный подсчет республиканского большинства на тысяча девятьсот пятый год.

— Брось, брось, — сказал я. — Американская Конфедерация уже почти сорок лет, как перестала существовать. А тебе самому не больше сорока. Когда же это покойное правительство успело направить свою иностранную политику в твою пользу?

— Четыре месяца назад, — быстро ответил О'Кифи. — Гнусное иностранное правительство, о котором я упомянул, до сих пор не может оправиться от официальной пощечины, полученной им от контрабандного союза Штатов мистера Дэвиса. Вот почему ты видел меня шествующим с экс-бунтовщиками. Я голосую за президента в Вашингтоне, но не отворачиваюсь от массы Джеффа. Ты говоришь, что Конфедерация скончалась сорок лет назад. Ну, так если бы не она, я теперь настолько лишился бы дыхания, что не мог бы заказать даже шепотом кружки пива. О'Кифи никогда не страдали неблагодарностью.

У меня был, наверное, изумленный вид.

— Война окончилась, — сказал я растерянно, — в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году.

О'Кифи громко рассмеялся, окончательно сбивая меня с толку.

— Спроси старого Дока Милликина, окончилась ли война! — воскликнул он, сильно развеселившись. — О нет! Док еще не сдался! А Конфедерация! Я только что говорил тебе, что она всего четыре месяца назад выступила официально, солидно и государственно против иностранного правительства и спасла меня от расстрела. Страна старого Джеффа вмешалась и унесла меня под своим крылом… А Рузвельт в это время занимался перекрашиванием канонерок и ждал, пока национальный избирательный комитет наведет обо мне все справки.

— Под этим кроется какая-то история, Барни? — спросил я.

— Нет, — сказал О'Кифи, — готовой истории тут нет, но я изложу тебе все факты. Ты помнишь, что я отправился в Панаму, когда началась эта склока по поводу канала? Я хлебнул там воды с небольшим зоологическим садом в каждой ее капле и схватил лихорадку. Это случилось в маленьком прибрежном городке Сан-Жуане.

После того как я набрал в себя лихорадки в количестве, достаточном, чтоб угробить ямайского нефа, у меня сделался рецидив в лице Дока Милликина.