Дороги свободы. III.Смерть в душе. IV.Странная дружба

Менар перестал петь; он соскользнул со шкафа, с загнанным видом огляделся, потом, казалось, успокоился, испустил облегченный вздох и, отключившись, рухнул на пол. Никто не обратил на него внимания: все смотрели прямо перед собой и время от времени бросали на Матье злобные взгляды. Матье просто не знал, как поступить: он пришел сюда без задних мыслей, стараясь помочь Лонжену. Но он должен был бы предвидеть, что вместе с ним сюда проникает срам и скандал. Эти типы увидели себя его глазами; он уже не говорил на их языке, но однако, сам того не желая, стал их судьей и свидетелем. Ему внушал отвращение этот таз, полный вина и мусора, хоть он и упрекал себя за это отвращение: «Кто я такой, чтобы отказываться пить, когда мои товарищи пьяны?»

Латекс задумчиво погладил себя по нижней части живота. Вдруг он повернулся к Матье с вызовом в глазах; затем поставил котелок в развилке ног и начал болтать членом в вине.

— Я его вымачиваю — это его укрепит.

Гвиччоли фыркнул. Матье отвернулся и встретил насмешливый взгляд Гримо.

— Что, никак не поймешь, куда попал? — спросил Гримо. — Ты нас не знаешь, приятель: от нас можно всего ожидать.

Он наклонился вперед и, заговорщицки подмигнув, крикнул:

— Эй, Латекс, спорим, что ты теперь не выпьешь этого вина!

Латекс подмигнул в ответ.

— Еще чего!

Он поднял котелок и шумно выпил, наблюдая за Матье. Лонжен ухмылялся, все улыбались. Они выпендриваются передо мной. Латекс поставил котелок и причмокнул языком:

— Еще вкуснее!

— Ну как? — спросил Гвиччоли. — Что ты на это скажешь? Разве мы не весельчаки? Разве мы не лихие ребята?

— И это еще не все, — сказал Гримо. — Ты еще не все видел.

Дрожащими руками он пытался расстегнуть ширинку; Матье нагнулся к Гвиччоли.

— Дай мне твой котелок, — тихо сказал он. — Я буду веселиться с вами.

— Он упал в таз, — раздраженно сказал Гвиччоли. — Тебе нужно его выловить.

Матье погрузил руку в таз, пошевелил пальцами в вине, пошарил на дне и вытащил полный котелок. Руки Гримо замерли; он посмотрел на них, потом сунул их в карманы и посмотрел на Матье.

— То-то! — смягчившись, сказал Латекс. — Я так и знал, что ты не удержишься.

Матье выпил. В вине были какие-то мелкие и бесцветные шарики. Он их выплюнул и снова наполнил котелок. Гримо добродушно смеялся.

— Кто на нас посмотрит, — сказал он, — нипочем не удержится — обязательно выпьет. Его завидки возьмут.

— Лучше пусть завидуют, чем жалеют, — сказал весельчак Гвиччоли.

Матье помедлил, спасая муху, увязшую в вине, потом выпил. Латекс смотрел на него с видом знатока.

— Это не пьянка, — заметил он, — это самоубийство. Котелок был пуст.

— Мне очень трудно опьянеть, — сказал Матье.

Он наполнил котелок в третий раз. Вино было густым, со странным сладковатым привкусом.

— Вы случайно туда не напрудили? — охваченный подозрением, спросил Матье.

— Ты что, спятил? — возмутился Гвиччоли. — Ты думаешь, мы можем испортить вино, а?

— Да нет, — ответил Матье. — А в общем, мне плевать. Он выпил залпом и отдышался.

— Ну как? — с интересом спросил Гвиччоли. — Теперь стало лучше?

Матье покачал головой:

— Пока нет.

Он взял котелок и, сжав зубы, наклонился над тазом и тут услышал за спиной насмешливый голос Лонжена:

— Хочет нам показать, что он повыносливей нас. Матье обернулся:

— Неправда! Я пью, чтобы развеселиться.

Лонжен сидел весь одеревеневший; повязка сползла на нос. Над повязкой Матье видел неподвижные округлые глаза старой курицы.

— Я тебя не слишком люблю, Деларю! — сказал Лонжен.

— Ты это уже говорил.

— Ребята тоже тебя не слишком любят, — добавил Лонжен. — Они при тебе робеют, потому что ты образованный, но не думай, что они тебя любят.

— За что им меня любить? — сквозь зубы процедил Матье.

— Ты все делаешь не как все, — продолжал Лонжен. — Даже напиваешься — и то по-другому.

Матье недоуменно посмотрел на него, затем повернулся и бросил котелок в стекло шкафа.

— Я не умею пьянеть! — громко сказал он. — Не умею — и баста. Вы же видите, что не умею.

Никто не проронил ни слова; Гвиччоли положил на пол осколок стекла, который упал ему на колени. Матье подошел к Лонжену, твердо взял его за руку и поставил на ноги.

— Что такое? Какое тебе дело? — крикнул Лонжен. — Занимайся своей задницей, эй ты, аристократ!

— Я пришел увести тебя, — настаивал Матье, — и я уйду с тобой.

Лонжен яростно отбивался.

— Оставь меня в покое! Говорю тебе, отпусти меня! Отпусти, сучий потрох, или я разозлюсь.

Матье стал тащить его из комнаты, Лонжен поднял руку и попытался ткнуть ему пальцем в глаза.

— Мерзавец, — разозлился Матье.

Он отпустил Лонжена и залепил ему два не слишком сильных подскульника; Лонжен обмяк и повернулся вокруг своей оси; Матье схватил его на лету и водрузил его на плечи, как мешок.

— Видите, — сказал он. — Я тоже, если захочу, могу корчить из себя весельчака.

Он их ненавидел. Он вышел и спустился по ступенькам крыльца со своей ношей. Шарло, увидев его, расхохотался.

— Что с братишкой?

Матье перешел через дорогу и положил Лонжена у каштана.

— Сейчас лучше? — спросил Матье. Лонжена снова вырвало.

— Вот… так легче… — сказал он между двумя позывами.