Дороги свободы. III.Смерть в душе. IV.Странная дружба

Внезапно клубы дыма повалили из окон второго этажа; сквозь дым Матье различил красно-черные языки пламени. В мэрии кто-то начал кричать, голос был пронзительный и почти беззвучный, голос голосящей женщины. Матье почувствовал дурноту. Шассерьо выстрелил.

— Ты с ума сошел! — крикнул ему Матье. — Зачем ты стреляешь по мэрии? Ты же сам ругал меня, что я перевожу зря патроны!

Шассерьо нацелился на окна мэрии и трижды выстрелил в языки пламени.

— Не могу больше выносить этого крика, — ответил Шассерьо.

— Он все равно кричит, — сказал Матье. Застыв, они вслушивались. Голос ослабел.

— Кончено.

Но вдруг вопли возобновились, страшные, нечеловеческие вопли. Они начинались на басах и поднимались до визга. Матье, не удержавшись, тоже выстрелил в окно мэрии, но безрезультатно.

— Стало быть, он не хочет подыхать! — сказал Шассерьо. Вдруг крики затихли.

— Уф! — вздохнул Матье.

— Кончено, — сказал Шассерьо. — Загнулся.

Ни под деревьями, ни на улице ничто больше не шевелилось. Солнце золотило фронтон горящей мэрии. Шассерьо посмотрел на часы.

— Семь минут, — сказал он.

Матье изнемогал от жары, он превратился в сплошной ожог. Прижимая руки к груди, он медленно опускал их вниз, до живота, чтобы убедиться, что цел и невредим. Вдруг Клапо сказал:

— Они на крышах.

— На крышах?

— Как раз напротив нас, они стреляют по школе. Черт, этого еще не хватало!

— Чего?

— Они устанавливают пулемет. Пинетт! — крикнул он. Пинетт отполз назад.

— Давай сюда! Сейчас будут обстреливать ребят из школы. Пинетт стал на четвереньки: он смотрел на них с отсутствующим видом.

Лицо его было землисто-серым.

— Плохи дела? — спросил Матье.

— Наоборот, все отлично, — сухо ответил он. Пинетт прокрался к Клапо и стал на колени.

— Стреляй! — распорядился Клапо. — Стреляй по улице, чтобы отвлечь их. А мы займемся пулеметом.

Пинетт, не говоря ни слова, стал стрелять.

— Целься, мать твою! — рявкнул Клапо. — Кто же с закрытыми глазами стреляет?

Пинетт вздрогнул и, казалось, сделал над собой огромное усилие; щеки его чуть порозовели; вытаращив глаза, он прицелился. Рядом с ним Клапо и Дандье палили безостановочно. Клапо издал победный крик.

— Готово! — закричал он. — Готово! Его песенка спета. Матье прислушался: полная тишина.

— Да, — сказал он. — Но и ребята больше не стреляют. Школа молчала. Три немца, прятавшиеся за деревьями,

бегом пересекли улицу и распахнули дверь школы. Они вбежали туда и вскоре высунулись из окон второго этажа, они размахивали руками и что-то кричали. Клапо выстрелил, немцы скрылись. Через несколько минут впервые с утра Матье услышал возле уха свист пули. Шассерьо посмотрел на свои часы.

— Десять минут, — сказал он.

— Да, — отозвался Матье. — Это начало конца. Мэрия горела, немцы заняли школу; было ощущение,

будто Францию разгромили вторично.

— Стреляйте, мать-перемать!

Немцы осторожно выглядывали у входа на плавную улицу. Шассерьо, Пинетт и Клапо выстрелили. Головы мгновенно исчезли.

— На этот раз они нас засекли.

Снова тишина. Долгая пауза. Матье подумал: «Что они замышляют?» На главной улице четыре убитых, поодаль еще два: это все, что мы смогли сделать. Теперь пора завершать работу: погибнуть самим. А что это такое для немцев? Десять минут задержки в предусмотренном графике.

— Сзади! — вдруг предостерег Клапо.

Маленькое приземистое чудовище, сверкая на солнце, катилось к церкви.

— Schnellfeuerkanon[13], — сквозь зубы сказал Дандье. Матье пополз к ним. Они стреляли, но никого не было

видно: казалось, пушка катится сама. Они стреляли для очистки совести, потому что еще не кончились патроны. У них были прекрасные, спокойные, усталые лица, их последние лица.

— Назад!

Внезапно слева от пушки появился крепыш без кителя. Он не пытался укрыться: он спокойно отдавал распоряжения, поднимая руку. Матье резко выпрямился: этот человек с незащищенной шеей искушал его.

— Назад, ползком!

Зев пушки медленно приподнялся. Матье не пошевелился: он стоял на коленях и целился в фельдфебеля.

— Ты что, не слышишь?! — крикнул ему Клапо. — Спокойно! — проворчал Матье.

Он выстрелил первым, приклад винтовки толкнулся ему в плечо; раздался сильный взрыв, как эхо его выстрела, он увидел пламя, потом услышал долгий мягкий шум разрыва.

— Мимо! — сказал Клапо. — Слишком высоко взяли.

Фельдфебель барахтался, суча ногами. Матье, улыбаясь, смотрел на него. Он собирался его прикончить, но тут появились два солдата и унесли его. Матье пополз, пятясь, и лег рядом с Дандье. Клапо уже поднимал люк.

— Живее! Спускаемся! Дандье покачал головой:

— Внизу нет окон. Они переглянулись.

— Надо беречь патроны, — сказал Шассерьо.

— Много их у тебя осталось?

— Две обоймы.

— А у тебя, Дандье?

— Одна.

Клапо закрыл люк.

— Ты прав, надо их экономить.

Матье услышал сзади хриплое дыхание; он обернулся: Пинетт сильно побледнел и тяжело дышал.

— Ты ранен?

Пинетт яростно взглянул на него.

— Нет.

Клапо внимательно поглядел на Пинетта.

— Если хочешь спуститься, дружок, то никто тебя не держит. Никто больше никому ничего не должен. Но, понимаешь, это наши патроны. И мы не можем их терять задарма.