Разговор был исчерпан. Матье закурил другую сигарету. На дне его бокала осталось немного рома, и он его допил. Даниель внушал ему ужас. Он подумал: «Через два, через четыре года… стану ли я таким?» Ему вдруг захотелось поговорить с Марсель: только ей одной он мог рассказать о своей жизни, своих страхах, своих надеждах. Но он вспомнил, что больше никогда ее не увидит, и его неутоленное, неназванное желание медленно превратилось в отчаяние. Он был одинок.
Даниель, казалось, размышлял: его взгляд остановился, губы время от времени приоткрывались. Он коротко вздохнул, и что-то дрогнуло в его лице. Он провел рукой по лбу: вид у него был удивленный.
— Сегодня я все-таки попался, — сказал он вполголоса.
У него мелькнула странная улыбка, почти детская, которая выглядела неуместной на оливковом лице, где плохо выбритая щетина отсвечивала синевой. «Это правда, — подумал Матье, — на сей раз он на пределе». Ему вдруг пришла мысль, стиснувшая его сердце: «Он свободен». И ужас, который внушал ему Даниель, вдруг смешался с завистью.
— Ты должен быть в странном состоянии, — сказал он.
— Да, я в странном состоянии, — согласился Даниель.
Все еще добродушно улыбаясь, он сказал: — Дай мне сигарету.
— Ты разве куришь? — спросил Матье.
— Нет, только одну. И только сегодня. Матье быстро произнес:
— Я хотел бы быть на твоем месте.
— На моем месте? — без особого удивления переспросил Даниель.
— Да.
Даниель пожал плечами.
— В этой истории по всем позициям выиграл ты.
Матье горько усмехнулся. Даниель пояснил:
— Ты же свободен.
— Нет, — покачав головой, сказал Матье. — Бросить женщину еще не значит обрести свободу. Даниель с любопытством поглядел на него.
Однако сегодня утром ты, кажется, считал именно так.
— Не знаю. Это неясно. Все неясно. Истина в том, что я бросил Марсель ни ради чего.
Он задержал взгляд на оконных шторах, колыхавшихся от ночного ветра. Он устал.
— Ни ради чего, — повторил он. — Во всей этой истории я играл роль только отказа и отрицания: в моей жизни больше нет Марсель, но есть остальное.
— Что же?
Матье неопределенно махнул рукой в сторону письменного стола.
— Ну, все это, все остальное.
Он был околдован Даниелем. Он подумал: «„Значит, это и есть свобода?“ Даниель действовал, он уже не может вернуться назад: ему должно казаться странным чувствовать за собой беспричинный поступок, которого он и сам уже почти не понимает и который перевернет его жизнь. А я все делаю ни ради чего; можно подумать, что у меня украдут результата! моих действий; все происходит так, словно я всегда могу начать сначала. Не знаю, что бы я отдал, лишь бы совершить непоправимый поступок».
Он сказал вслух:
— Позавчера вечером я видел человека, который хотел вступить в испанское ополчение.
— Ну и что?
— Он струсил: теперь ему крышка.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Не знаю. Просто так.
— Ты хотел уехать в Испанию?
— Да. Но недостаточно сильно. Они замолчали. Через некоторое время Даниель бросил сигарету и сказал:
— Я хотел бы постареть на полгода.
— Я — нет, — сказал Матье. — Через полгода я буду таким же, как сейчас.
— С теми же угрызениями совести, — добавил Даниель. Он встал.
— Предлагаю опрокинуть стаканчик в «Клариссе».
— Нет, — отказался Матье. — Сегодня вечером я не хочу напиваться. Я не знаю, что сделаю, если напьюсь.
— Да ничего особенного, — заметил Даниель. — Так ты не идешь?
— Нет. Не хочешь еще немного посидеть? — спросил Матье.
— Мне надо выпить, — сказал Даниель. — Прощай.
— Прощай. Мы… мы скоро увидимся? — спросил Матье. Даниель смутился.
— Думаю, это будет непросто. Марсель мне сказала, что не хочет ничего менять в моей жизни, но скорее всего ей будет неприятно, если мы будем встречаться.
— Пусть так, — сухо сказал Матье. Даниель, не отвечая, улыбнулся ему, и Матье резко заключил:
— Ты меня ненавидишь.
Даниель подошел к нему и поспешно неловко и стыдливо положил руку ему на плечо.
— Нет, во всяком случае, не сейчас.
— Но завтра…
Даниель, не отвечая, наклонил голову.
— Пока, — сказал Матье.
— Пока.