Дороги свободы. Том 2. Отсрочка

Хозяин взял бутылку, на горлышко был надет жестяной носик. Он налил рюмку коньяку, Филипп поставил чемоданчик и с любопытством посмотрел на хозяина: струйка алкоголя текла из железного носика, и у хозяина был такой вид, будто он поливает овощи. Филипп выпил глоток и подумал: «Должно быть, это скверный коньяк». Он не пил его никогда, коньяк показался ему прогорклым вином и обжег горло; Филипп поспешно поставил рюмку, Хозяин смотрел на него. Была ли ирония в его невозмутимых глазах? Филипп снова взял рюмку и небрежным жестом поднес ее к губам: глотка пылала, глаза слезились, он выпил оставшееся залпом. Отставив рюмку, он почувствовал себя беспечным и немного развеселился. Он подумал: «Вот удобный случай понаблюдать». Две недели назад он обнаружил, что не умеет наблюдать, я поэт, я не анализирую. С тех пор он принуждал себя мысленно составлять опись везде, где только мог, к примеру, считать предметы, выставленные в витрине. Он окинул взглядом бар, начну с последнего ряда бутылок над стойкой. Четыре бутылки «Бирра», одна «Гудрона», две «Нойи», один кувшинчик рома.

Кто-то вошел. Рабочий в фуражке. Филипп подумал: «Пролетарий». Ему не часто доводилось их видеть, но он много о них думал. Этот был лет тридцати, мускулистый, неловко скроенный, со слишком длинными руками и кривыми ногами, наверняка его изуродовал физический труд; под носом виднелась рыжеватая жесткая щетина; к фуражке прикреплена трехцветная кокарда, он выглядел хмурым и встревоженным.

— Стаканчик белого, хозяин, побыстрей, — распорядился он.

— Мы уже закрываем, — сказал хозяин.

— Что ж, вы откажете в стаканчике белого призывнику? — настаивал рабочий. Он говорил с трудом, охрипшим голосом, как будто весь день кричал. Подмигивая правым глазом, он пояснил:

— Завтра утром уезжаю. Хозяин взял стакан и бутылку.

— Куда едете? — спросил он, ставя стакан на стойку.

— В Суассон, — ответил мужчина. — Я в танковых войсках.

Он поднял стакан к губам, рука его дрожала, вино стекало на пол.

— Мы им выпустим кишки, — сказал он.

— Гм! — хмыкнул хозяин.

— Именно так! — гаркнул мужчина.

Он два раза ударил ладонью правой руки по левому кулаку.

— Как сказать, — усомнился хозяин. — Эти сволочи не из слабаков!

— А я говорю вам, что так и будет!

Он выпил, цокнул языком и запел. Он выглядел одновременно возбужденным и усталым; с каждой минутой лицо его увядало, глаза закрывались, губы опускались, но сейчас же какая-то сила открывала ему глаза, тянула кверху уголки губ: он казался обессиленной добычей веселья, которое хотело длиться без конца. Он повернулся к Филиппу:

— А ты? Тебя тоже призвали?

— Меня… еще нет, — пятясь, сказал Филипп.

— Чего же ты ждешь? Надо им поскорее выпустить кишки.

Это был пролетарий: Филипп ему улыбнулся и заставил себя шагнуть к нему.

— Угощаю тебя стаканчиком белого, — сказал рабочий. — Хозяин, два стакана, один — вам, один — ему, я плачу.

— Я не хочу пить, — сурово отрезал хозяин. — И потом, время закрывать: мне вставать в четыре утра.

Тем не менее, он поставил стакан перед Филиппом.

— Сейчас выпьем, — сказал рабочий.

Филипп поднял свой стакан. Только что он был у мошенника, а сейчас выпивает за цинковой стойкой с рабочим. Если б они меня видели!

— За ваше здоровье! — сказал он.

— За победу! — провозгласил рабочий.

Филипп с удивлением посмотрел на него: он, безусловно, шутит; ведь пролетариат за мир.

— Скажи, как я, — настаивал работяга. — Скажи: за победу!

У него был суровый и угрожающий вид.

— Я не хочу этого говорить, — вымолвил Филипп.

— Что?! — вскричал рабочий.

Он сжал кулаки. Речь его осеклась, глаза побелели, челюсть отвисла, голова вяло качнулась.

— Скажите, как он просит, — посоветовал хозяин. Рабочий овладел собой. Он подошел к Филиппу вплотную, от него несло перегаром.

— Ты не хочешь выпить за победу? И именно мне ты такое говоришь? Мне, призывнику? Солдату тридцать восьмого года?

Рабочий схватил его за галстук и прижал к стойке.

— Ты это говоришь мне? Ты не хочешь выпить?

Что бы сделал Питто? Что бы он сделал на моем месте?

— Живее, — строго сказал хозяин, — делайте то, что он вам велит: я не хочу неприятностей; и потом, пора закрывать: мне вставать в четыре утра.

Филипп взял стакан.

— За победу… — пролепетал он.

Он залпом опрокинул стакан, но горло перехватило, и он никак не мог проглотить спиртное. Работяга отпустил его, самодовольно ухмыльнувшись, и вытер тыльной стороной ладони усы.

— Он не хотел пить за победу, — объяснил он хозяину. — Я его схватил за галстук. Какой же он француз, если говорит такое мне? Мне, призывнику?

Филипп бросил на стойку сорок су, взял чемоданчик и поспешил выйти. Пьянице нужно уступать, Питто уступил бы тоже; «Я не трус».

— Эй, паренек, погоди!

Работяга вышел вслед за ним, Филипп слышал, как хозяин закрывает дверь, поворачивая в замке ключ. Он весь похолодел: ему казалось, что его запирают наедине с этим типом.

— Не беги так, — сказал работяга. — Говорю тебе, мы им выпустим кишки. Это надо спрыснуть.