Дороги товарищей

Аркадий, встречая одобрительные улыбки, посмотрел на друзей.

— Не будем спорить, Аркадий, — попросил Костик, — дай договорить мне.

— Хорошо! Я слушаю, — промолвил Аркадий и взял бокал. Рука его дрожала.

— Не волнуйтесь, Аркадий, — через стол шепнула ему Людмила. — Я с вами во всем согласна. Да и все согласны: Костик до начала, надо полагать, выпил лишнее…

— Зачем идеологические споры в самые золотые минуты нашей жизни? — улыбаясь, заговорил Павловский. — Я вовсе не предлагаю тост за сладость жизни, за любовь. Я хочу выпить за счастье. Счастье! Какое слово, сколько в нем смысла, сколько прелести. Счастье! Наши отцы и старшие братья завоевали нам счастье. Они совершили то, о чем человечество мечтало тысячи лет, и мы пользуемся плодами их побед по праву! Кто сможет отрицать наше право на счастье? Кто пожелает оспаривать мое желание провести свою юность безбедно, если мой отец был трижды ранен в боях с Деникиным и заслужил три ордена? Ну-ка, дайте-ка нам того, кто это скажет? Друзья! Короленко сказал: человек рожден для счастья, как птица для полета. Так выпьем же за наш полет к счастью, за тот сладкий миг, когда мы в глубокой выси схватим свое счастье в руки, прижмем к груди его без боязни, что кто-нибудь вырвет его из наших смелых рук! Выпьем же!

Юков поставил бокал на стол и сел.

— Ты не хочешь пить за счастье, Аркадий? — изменившись в лице, прошептал Павловский.

— Конечно! За счастье, вложенное мне в руки, доставшееся по наследству, пить не желаю! Да и никто не станет! Как вы думаете, ребята? — обратился Аркадий ко всем. — За какое счастье пить будете: за первое, даровое счастье, или за второе, о котором думаем мы?

— Я буду пить только за счастье, добытое мною, Аркадий! — ответила на его вопрос Людмила, садясь и ставя бокал на стол.

И все ребята и девушки сели и поставили бокалы и рюмки на стол. Только Павловский и Золотарев одиноко стояли над столом со стиснутыми в руках бокалами. Но вот и Золотарев, растерянно глядя то на Костика, то на Шурочку, поставил бокал и опустился на стул.

Тогда поднялся с места Аркадий Юков.

— Извини меня, Костик, но твои тосты для нас не годятся. Ну их к черту! Правда, ребята?

— Совершенно верно, Аркаша! — крикнул раскрасневшийся Ваня Лаврентьев.

— Вот видишь, Костик! Не думал я об этом, но, как видно, мне придется предлагать первый тост.

Аркадий улыбнулся, поднял бокал на уровень лица.

— Ну что ж, ребятки, давайте выпьем за наше хорошее будущее! Чтобы оно было и трудовое, и боевое… и чтобы вообще здорово было!

— Я не пью! — выкрикнул Павловский.

— Что-о? — словно не доверяя своему слуху, переспросил Аркадий.

— Я не пью потому, что ты невежлив и нетактичен, Юков, потому, что ты не понимаешь или не признаешь элементарных основ вежливого поведения в обществе! — срывающимся голосом закричал Павловский.,

— Невежливый, но зато честный человек, вот что я тебе скажу!

— Честный человек?! — Павловский иронически скривил лицо. — Это ты — честный человек? Ты, право, смешон, Аркадий! Вот как меняются люди, приняв «крещение» в Чесме. Давно ли ты перестал быть просто… просто никуда не годным человеком, медным ломаным грошом!

Юков побледнел и резким движением ослабил галстук.

— Учти, Костик, я не оскорблял тебя.

— А я оскорбляю! Я не могу не оскорблять нахала, влезшего в чужой дом, пьющего чужое вино и издевающегося над хозяином! Оскорбляю!

— Сам себя оскорбляешь, — сдерживая себя, заметил Аркадий и сжал кулаки.

Павловский топнул ногой и рванулся из-за стола…

РАЗРЫВ

«Пусть знает, что я о нем думаю! Пусть не воображает себя каким-то сверхчеловеком», — думала Женя, стоя на крыльце.

На улице смеркалось, но на западе еще тянулись по небу темно-алые, едва просвечивающиеся сквозь густые облака полосы заката, да над головой поблескивало чистое от звезд спокойное небо. Улица была пуста. В палисаднике пел одинокий ночной сверчок. За палисадником по дорожке пробежала большая собака.

Женя прислонилась к витой колонне крыльца и, сложив на груди руки, задумалась.

«Где сейчас Саша? Думает ли он обо мне, как я о нем? Или, может быть, я ему совершенно безразлична, просто одна из физкультурниц… Нет, он придет, он обязательно должен прийти!»

Она ждала минуту… Пять минут… Десять минут. Прохладный ветер слегка шевелил ее платье и кончики перекинутых на грудь кос. Вдруг она сделала невольный шаг вперед и, улыбаясь, вгляделась в темноту. На миг сладко защемило сердце, но напрасно: ни шагов, ни тени…

«Показалось, — подумала она с болью. — Он не придет. Он не желает видеть меня».

Улыбка только-только угасла на ее лице, когда чувство радости вновь всколыхнуло сердце. Женя выпрямилась.

На этот раз она не ошиблась: кто-то бежал через дорогу.

Женя спряталась за колонну и, глубоко вздохнув, прикрыла глаза ресницами, словно опасаясь, что радостный свет глаз выдаст ее…

Саша вбежал в калитку. Женя овладела собой, и когда он, не замечая ее, поднялся на крыльцо, вышла из-за колонны и пристукнула каблучками туфель. Он обернулся.

— Не узнаешь? — спросила она неожиданно резким и звонким голосом и тише, словно обессилев, повторила: — Да, не узнаешь?