Дороги товарищей

Саша бросил другую гранату — в показавшихся немцев. Он видел, как они падали, раскиданные взрывом. Гранат больше не было, и Саша, выпустив из автомата длинную очередь, побежал дальше.

Теперь оторваться бы метров на сто — и он спасен. Гранаты больше не оттягивают ремень, не колотят по ногам. Саша почувствовал прилив сил. В ногах появились упругость и легкость.

«Ушел!» — понял он, не слыша сзади погони.

Вдруг что-то с налету толкнуло Сашу в спину — то ли ветка ударила, то ли ком земли. На миг потемнело в глазах. Саша ощутил щекой шершавую смолистую кору сосны. Дурманяще сладко, остро пахла смола!

Сосна… Он наткнулся на ствол сосны! Огибать его не было времени… Саша нажал плечом — сосна покачнулась. Он собрал все силы, сжав зубы, закричал, упираясь в ствол — сосна затрещала, рухнула вниз с гигантской высоты, и разнесся гул, словно лопнула земля.

Но это не земля лопнула, а раздался звук победного артиллерийского салюта. Саша увидел красные знамена, гордо реющие в воздухе. Летели над Красной площадью самолеты…

Саша лежал на земле, крепко обхватив руками ствол сосны. Он был убит полминуты назад.

ПОЖАР

Здесь же, под сосной, Люба Радецкая и похоронила Сашу на следующий день. До самого вечера она копала могилу. Она вырыла глубокую, чуть ли не в рост человека, щель. Саше выпала доля лежать в сухой песчаной земле, в золотом сосновом бору, гудящем под облаками, как орган.

Давно гудит этот бор и будет гудеть еще сотни лет.

Насыпав могильный холмик, Люба укрыла его свежими сосновыми ветками.

В сумерках она ушла, а через день вернулась.

Она принесла кусок фанеры, прибитой к колышку, и воткнула его в могилу.

«Здесь лежит партизан Александр Никитин, — было написано химическим карандашом на фанере. — Он погиб, как герой. Советские люди, отомстите за него!»

Ниже была нарисована пятиконечная звезда.

Весь день лил дождь. Он прибил холмик, размыл его края. Люба поправила могилу и снова ушла.

Ушла и уже не вернулась.

Ночью на усадьбе МТС взорвалась граната. Вспыхнула цистерна с бензином. Ручьи огня потекли по земле, охватывая со всех сторон цистерны, постройки… Плескалось, гудело огненное озеро, бухали взрывы, взметая к небу алые смерчи и фонтаны. Занялся лес. Огненные струи стекали в речку, и казалось, что горит вода. Далеко окрест были видны отблески пожара.

Через неделю партизанские разведчики доложили Сергею Ивановичу Нечаеву, что в тех местах, на околице одной деревни, гитлеровцы повесили девушку, которая обвинялась в поджоге горючего и убийстве нескольких немецких солдат. Перед смертью девушка будто бы крикнула: «Берегитесь, палачи, за меня отомстят!» Была ли это Люба Радецкая или, может быть, другая мстительница выполнила свой патриотический долг — трудно сказать.

Долго бушевал пожар в тех местах. И зимой и летом горели склады, казармы, взрывались мосты, падали под откос поезда. Имена многих героев сохранила народная память. Но не значится среди них Люба Радецкая. Где она? Жива ли?.. А если погибла, то когда?

Долго шли дожди в тех местах. Холмик над могилой Саши Никитина совсем размыло. Фанерка с надписью упала, покрылась горьким лесным прахом. Сухие иглы заполнили вмятину в земле. К лету, пожалуй, и сама Люба не отыскала бы место, где она похоронила Никитина.

Не раз проходили мимо Сашиной могилы партизаны. Однажды они целую неделю стояли в сосновом бору лагерем.

Летали над лесом самолеты. Сначала все на восток, на восток. А потом все на запад, на запад.

Но Саша этого не видел и не слышал. Он лежал в сосновом бору, гудящем под облаками, как орган.

Давно гудит этот бор и будет гудеть еще сотни лет. Он будет гудеть, когда нас не станет и когда не станет наших детей. Старые сосны умрут — вырастут новые. И опять загудят они, зеленые сосны, славя жизнь на земле.

Глава третья

«ТИХИЕ ДОЛИНЫ…»

Самым ярым сторонником наикратчайшего пути был Гречинский. Озеро–Чесменск–Белые Горки — вот предельно сжато сформулированная им схема маршрута. «Три дня пути, убежден, что не больше, не быть мне вратарем!»

— Наверно, все-таки не быть, — сказал в ответ Борис и вместо радостной прямой линии провел по карте грустный полукруг. Получалось — в обход города, глухими проселочными дорогами, лесными тропами.

— Тоска зеленая! — вздохнул Гречинский.

— А если точнее, желто-зеленая. — Поправил его Семен Золотарев.

— Да, уж осень, ребята, — промолвил Борис, поглядев на березу, желтеющие листья которой сверкали на солнце, как монеты.

— Дожди пойдут, насморк подхватим, — уныло сказал Гречинский. — Лишние три дня дадут нам жизни! Пойдем напрямик, Борис. Мы ведь не трусы.

— А кто в этом сомневается? — улыбнулся Щукин. — Мы храбрые люди, понятное дело. Поэтому и должны прийти в Белые Горки благополучно.

— Тебя не переубедишь.

— Да, Лева.

— Почему мы ему подчиняемся? — удивлялся Лев, оставшись наедине с Семеном. — Не понимаю!

— Я сам не понимаю. Есть что-то в нем.

— Что-то есть, правда.

— В Сашке этого нет, а в нем есть.

— Правда, в Сашке нет.

— Сашка — храбрец. Он решает наотмашь.

— Сашка сочтет нас дезертирами.

— Борис думает иначе.