Дороги, ведущие в Эдем

В тот вечер она удовольствовалась яичницей и порцией томатного супа. Затем переоделась во фланелевую ночную рубашку, нанесла на лицо кольдкрем, с грелкой в ногах устроилась на кровати, подложив под спину подушку, и стала читать «Таймс». Вдруг раздался звонок. Сначала она подумала, что кто-то ошибся дверью и сейчас уйдет. Но звонок дребезжал раз за разом, а потом и вовсе перешел в сплошной настырный трезвон. Часы показывали начало двенадцатого; глазам не верилось — обычно к десяти она уже засыпала.

Выбравшись из постели, миссис Миллер босиком пошлепала через гостиную.

— Иду-иду, потерпите, пожалуйста.

Дверной засов не поддавался; она дергала его так и этак, а звонок не умолкал ни на секунду.

— Прекратите же! — вскричала она. Засов наконец-то скользнул в сторону, и миссис Миллер на палец отворила дверь. — В чем дело?

— Здравствуйте, — сказала Мириам.

— Ох… ну, здравствуй. — Миссис Миллер неуверенно попятилась в прихожую. — Ты — та самая девочка.

— Я уж думала, вы не откроете, но на всякий случай давила на кнопку: знала ведь, что вы дома. Неужели меня здесь не хотят видеть?

Миссис Миллер смутилась. Как она заметила, Мириам пришла в том же бархатном лиловом пальтишке, но теперь еще и в берете того же оттенка; белые волосы были заплетены в две блестящие косички с огромными белыми бантами.

— Я так долго ждала под дверью — могли бы пригласить меня в дом, — сказала девочка.

— Время позднее…

Мириам смотрела перед собой с отсутствующим видом.

— Ну и что? Впустите меня. Здесь холодно, а я в шелковом платье. — С этими словами она мягким жестом заставила миссис посторониться и вошла в квартиру.

Пальтишко и берет девочка бросила на стул. На ней действительно было шелковое платье. Белое. В феврале — белое шелковое платье. Юбка в нарядную складку, длинный рукав; этот наряд тихо шуршал, когда она передвигалась по комнате.

— А у вас очень мило, — сказала Мириам. — Мне нравится этот ковер: синий — мой любимый цвет. — Она пощупала бумажную розу из букета, стоявшего в вазе на журнальном столике. — Искусственная, — вымученно изрекла она. — Печально. Все искусственное печально, вы согласны? — Усевшись на диван, она грациозно расправила юбку.

— Что тебе нужно? — спросила миссис Миллер.

— Сядьте, — потребовала Мириам. — Я нервничаю, когда у меня стоят над душой.

Опустившись на пуфик, миссис Миллер повторила:

— Что тебе нужно?

— По-моему, вы мне совсем не рады.

Смешавшись уже вторично, миссис Миллер неопределенно махнула рукой. Мириам захихикала и откинулась на стопку обитых ситцем диванных подушек. По наблюдениям миссис Миллер, сегодня девочка выглядела не такой бледной, как в первый раз: у нее появился румянец.

— Как ты узнала, где я живу?

Мириам нахмурилась:

— Тоже мне сложность. Вас как зовут? А меня как?

— Но в телефонном справочнике мой адрес не значится.

— Ой, давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Миссис Миллер сказала:

— Твоя мама, должно быть, не в себе: как можно позволять девочке разгуливать одной среди ночи, да еще в таком неуместном виде. Не знаю, о чем она думает.

Поднявшись с дивана, Мириам направилась в угол, где с потолка свисала укрытая на ночь птичья клетка, и приподняла край покрывала.

— Канарейка, — сказала она. — Не возражаете, если я ее разбужу? Хочется послушать, как она поет.

— Оставь ее в покое! — вскинулась миссис Миллер. — Не смей будить.

— Не больно-то и хотелось, — сказала Мириам. — Только непонятно, почему нельзя послушать, как она щебечет. — А потом: — У вас найдется что-нибудь на зубок? Умираю с голоду! Меня вполне устроит стакан молока и булка с вареньем.

— Послушай, — миссис Миллер встала с пуфика, — послушай… я дам тебе вкусной булки с вареньем, а ты будь умницей и сразу после этого беги домой, хорошо? Сейчас уже наверняка за полночь.

— На улице снег валит, — укоризненно заметила Мириам. — Холодно, темно.

— Вот и нечего было сюда приходить, — едва сдерживаясь, выговорила миссис Миллер. — Никто не виноват, что сегодня такая погода. Если хочешь, чтобы я тебя накормила, пообещай, что уйдешь.

Мириам провела косичкой по щеке. Глаза смотрели задумчиво, будто такое предложение нужно было взвесить. Она повернулась к птичьей клетке и сказала:

— Хорошо. Обещаю.

Какого же она возраста? Лет десяти? Одиннадцати? На кухне миссис Миллер откупорила банку земляничного варенья и отрезала четыре ломтика булки. Потом налила стакан молока и помедлила, зажигая сигарету. И зачем ее сюда принесло? Рука, державшая спичку, дрожала, и миссис Миллер, задумавшись, обожгла пальцы. Канарейка запела, причем так, как пела только по утрам и больше никогда.

— Мириам! — выкрикнула миссис Миллер. — Мириам, кому сказано: оставь канарейку в покое!

Ответа не последовало. Миссис Миллер окликнула девочку еще раз, но услышала только птичье пение. Сделав затяжку, она поняла, что зажгла сигарету не с того конца и… нет, в самом деле, так нельзя.