Дорогие девушки

Он присел перед Виктором на корточки и вложил палку ему в руку. Потом поднялся, бросил прощальный взгляд на тело девушки, повернулся и, сгорбившись, по-волчьи тихо, нырнул в кусты. Внутри него все ликовало.

Дорога в лагерь заняла не больше десяти минут.

Когда он входил в корпус, все спали. Невидимой и неслышной тенью проскользнул он к своей постели и быстро, не скрипнув ни одной пружиной, забрался под одеяло.

Лежа в постели, он улыбнулся. Пожалуй, это был самый лучший день в его недолгой пятнадцатилетней жизни. Это был праздник!

3

Надо, надо умываться
По утрам и вечерам.
А немытым поросятам
Стыд и срам, стыд и срам…

Эта песенка весь день вертелась у него в голове, пока он готовился к «делу». Теперь все было готово.

Вся кухня была покрыта сверкающим целлофаном. На столе лежали аккуратно разложенные инструменты — кусачки, щипцы, иглы, пара остро отточенных ножей. В специальной вазочке лежали презервативы. С некоторых пор он стал брезглив и всегда пользовался презервативами, боясь подхватить «трупный яд», о котором он прочел в какой-то книжке. (Он не слишком-то верил в существования трупного яда, но береженого Бог бережет.)

На соседнем столе были разложены краски и растворители. В углу стоял мольберт с готовым холстом. Он посмотрел на холст и с удовольствием подумал: «Это будет шедевр! Я сделаю все не так, как обычно. Я устрою здесь настоящий анатомический театр. И я буду не единственным зрителем!»

Он достал из кармана халата шприц и несколько ампул с антибиотиками и анестетиками и положил все это на стол, словно клал на картину последний штрих. С удовлетворением оглядел столы и кивнул. Теперь все было на месте. Пора браться за работу.

На этот раз он не остановился в дверях, а прошел прямо к клетке. Решительно сдернул рукой покрывало и сказал:

— Пора начинать!

Женщина, лежащая на полу, была связана по рукам и ногам, так, что не могла пошевелиться. Рот ее был заклеен скотчем. Глаза были полны ужаса.

— Ничего, ничего, — сказал он с мягкой улыбкой. — Мы ведь давно знакомы. Раньше ты меня не боялась, помнишь? Знаешь, я даже подумал, что у нас что-то получится. Думал, что мы с тобой… — Он дернул щекой. — А, неважно. В конце концов, ты сама во всем виновата. Ты все испортила.

Внезапно его взгляд похолодел.

— С чего ты решила, что ты умней меня? — спросил он резко. — Неужели я похож на кретина? Нет? Тогда почему ты решила, что я кретин? Сучка… Все вы сучки…

Он страдальчески поморщился.

— Это из-за вас я стал таким. Ну, ничего. У нас впереди куча времени. Я не стану убивать тебя быстро. Я буду колоть тебе обезболивающее, чтобы ты подольше протянула. Вот увидишь, я сотворю из твоего тела шедевр!

Он ободряюще улыбнулся женщине, достал из кармана халата ножницы и наклонился к ней. Она по-прежнему смотрела на него с ужасом. Из опухших глаз пленницы брызнули слезы.

— Ну-ну, — успокаивающе проговорил он. — Я не сделаю тебе больно. Просто приведу тебя в порядок.

С этими словами он ловко, в два приема, разрезал памперс, который несколько часов назад заботливо надел на женщину, стянул его с ее влажных бедер и, брезгливо сморщившись, бросил в мусорное ведро, стоявшее тут же.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь порядок. А сейчас я тебя помою, чтобы ты была чистая. А потом попрыскаю духами. Я еще не говорил? Я купил для тебя отличные духи! Сто долларов за флакон! Ты любишь запах пачули? По глазам вижу, что любишь. А если нет… Это не важно. Главное, что я его люблю. Ну, давай, иди ко мне!

Он протянул к пленнице загорелые, мускулистые руки, подхватил ее под мышки и выволок из клетки.

4

…

«И фильмы Пазолини я тоже люблю. Но твой любимый — про Содом, не смотрела. Думаю, мы посмотрим его вместе. Тем более что ты не пропускаешь ни одного показа».

Плетнев щелкнул по клавише компьютера и свернул картинку.

— Ну и как — нашел? — спросил он у Турецкого.

— Угу, — ответил тот.

Турецкий сидел за столом и внимательно просматривал фотографии. Плетнев, сидевший по другую сторону стола, старался на них не смотреть, а когда взгляд его невольно падал на снимки, он тут же отводил его и, вздыхая, думал: «Это не для моих нервов. Определенно».

На снимках были изображены жертвы московского маньяка, который лютовал в столице уже почти полтора года. Расчлененные тела, отрезанные руки и головы… Плетнев хмурил лоб и думал: «Бывают же на свете мерзавцы».

— Интересно, — произнес между тем Александр Борисович, задумчиво щуря серые глаза.

«Что там может быть интересного? Сплошное мясо», — подумал Плетнев, но все же спросил вслух:

— Что именно?

— Вот, посмотри — здесь и здесь.

Турецкий протянул Плетневу два снимка.

— Ты уверен, что я должен на это смотреть? — недовольно поинтересовался Плетнев.

— Уверен, — сухо, без всяких эмоций ответил Александр Борисович.

Плетнев был в этом отнюдь не уверен, но вздохнул и взял фотографии. Бегло на них посмотрел, отложил и спросил: