Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь

Еще тяжелее было учителям в школах для чернокожих детей, где каждый потраченный доллар вызывал недовольство белых, а перед преподавателями стояла еще более острая проблема. Помимо того, что от учителей зависело будущее таких детей, им также необходимо было доказать, что эти дети, если создать им необходимые условия, могут достичь не меньшего, чем белые. При этом учителя часто были вынуждены работать в крайне тяжелых условиях: из-за сегрегации школы для чернокожих иногда получали втрое меньшее финансирование, чем школы для белых. От чернокожих учителей в еще большей степени, чем от всех остальных преподавателей, требовали творить чудеса из чистой любви[211].

К 1900 году почти три четверти учителей в США составляли женщины, а в некоторых городских районах эта цифра была еще выше. В европейских странах в то время число женщин и мужчин среди учителей было примерно одинаковым, а зарплаты и пособия в Европе были выше. Чем старше становились школьники (и чем меньше работа с ними походила на материнство и становилась более «интеллектуальной»), тем больше среди их учителей было мужчин. Кроме того, на административных позициях в школах тоже работали в основном мужчины. Но, несмотря на все стереотипы о святых и самоотверженных «матерях-учительницах», женщины-преподаватели хорошо понимали всю тяжесть своего положения, и их недовольство росло[212].

Сопротивление началось в 1890-е годы в том же городе, где оно возродится сто лет спустя, – Чикаго. Школы были включены в систему формального образования, но из-за баталий вокруг налогообложения им по-прежнему часто не хватало финансирования. Во многих частях страны условия труда государственных служащих улучшились. Например, им были гарантированы пенсии, представлявшие для женщин-учителей, как пишет историк Марджори Мёрфи, «привлекательную альтернативу преклонению перед их женскими добродетелями, которое никак не могло финансово помочь им в старости». Ведь по счетам платят деньгами, а не любовью. Тем не менее школами по-прежнему руководили в основном мужчины. В законодательных органах тоже заседали мужчины, избранные другими мужчинами (женщины были лишены избирательных прав). Именно они решали, где будут находиться школы и как будет оплачиваться труд учителей. Эти мужчины совершенно не собирались давать право голоса женщинам-учителям[213].

Не имея права голоса и возможности легально вести коллективные переговоры об улучшении условий труда, женщины-учителя нуждались в поддержке своих сообществ, чтобы добиться поставленных целей. Они смогли использовать тесные отношения с учащимися и репутацию бескорыстных работниц, чтобы создать сплоченное сообщество внутри школы и за ее пределами и изменить ситуацию к лучшему. Именно на их опыт опирались учителя в начале 2000-х годов (в том числе Роза Хименес), когда стали воссоздавать профсоюзы. Учительницы-активистки всерьез относились к своей обязанности заботиться о людях. Вместо того чтобы добиваться звания профессионалов, в котором им было отказано из-за их гендера, они решили, что, раз в них в первую очередь видят женщин и лишь во вторую – преподавателей, этот стереотип нужно обернуть в свою пользу[214].

На заре государственного школьного образования учительницы постоянно слышали о том, что в работе важны их «женские» качества, а не знания и профессиональные навыки. Однако стоило им потребовать повышения зарплаты, как они стали выглядеть уже не так «женственно». Женщины-учителя имели хорошее образование и находились под строгим контролем, но им все равно твердили о том, что успешность их работы зависит от врожденных качеств. В ответ на это Маргарет Хейли и Федерация учителей Чикаго (CTF) заявили: «Хватит!»[215]

Хейли и другие чикагские учителя преподавали в тесных кабинетах, где одновременно могло находиться до 60 учеников, говоривших на полудюжине разных языков. Кроме того, многие из них только недавно иммигрировали в США. (Иначе говоря, эти условия не сильно отличались от тех, в которых сегодня работает Роза Хименес.) Хейли и CTF проверили списки налогоплательщиков, чтобы найти тех, кто уклоняется от уплаты налогов, и добились от города взыскания этих средств, которые в итоге были потрачены на школы. Благодаря этой кампании чикагские учителя в 1899 году получили значительную прибавку к зарплате, а федерация (тогда еще не профсоюз) привлекла к себе широкое внимание[216].