Дорогие мои мальчишки

— Ты бы отсел, а я на твоё место, — великодушно предложил он. — Чай, уморился так?

— Ничего, пускай… спит она… разбудишь ещё, — шёпотом ответил Сташук. — Гребешок вот как бы не потерялся, — добавил он ещё тише, не решаясь сам тронуть гребешок у спящей.

Капка подобрался к ним и тихонько поправил на голове сестры гребёнку.

Вскоре колокола на пристанях ударили отбой. В Затоне громко, во весь дух, с шумным облегчением взревел гудок. И сразу стало как будто светлее, словно и солнце дожидалось отбоя, а теперь быстро вылезло из своего укрытия за горизонтом. Пески на Волге стали розовыми, как пастила. На траве, у щели, в которой сидели ребята, радужными искрами загорелись капельки росы. Захлопали калитки. Послышались везде голоса.

— Васька-а-а! — звал кто-то. — Васька-а-а! Вылазь, отбой был!..

Где-то заводили грузовик. Мотор нехотя затарахтел, натужно постреливая, видно, остыл за ночь. Громогласно перекликались петухи. Отбой, отбой!.. Всё кругом бурно оживало, светлело, переговаривалось, кукарекало. Утренний ветер прошёлся по реке, ероша сонную гладь воды. Дым над загашенным пожаром в Свищевке был уже не розовым, а бурым.

Валерка, спавший спиной к спине с Тимкой, проснулся:

— Ой, будет мне дома от мамы! — и принялся ожесточённо трясти Тимсона.

Тот вскочил, испуганно оглядываясь вокруг:

— Что? Бомбят? А?.. Отбой?

Рима тоже проснулась, одёрнула платье, зябко повела плечами и только тут заметила, что укрыта краснофлотской фланелькой. Она подозрительно взглянула на быстро отодвинувшегося Сташука.

— Ну, и я пошёл, — сказал юнга, — счастливо вам. Ох, будет мне надрайка от мичмана! Уж пять дневальств — это в лучшем случае.

— Что ж ты раньше не ушёл? Побоялся в тревогу идти? — Рима хитренько прищурилась и, сняв с плеч фланельку, протянула её Сташуку.

Юнга посмотрел на неё со снисходительной укоризной:

— Вот именно что боялся. Оно и заметно.

Он почти вырвал из её рук фланельку. Натянул на себя, выпустил поверх синий воротник и пошёл не оглядываясь.

— Дура ты, Римка! — заметил Капка. — Ей-богу, хуже Нюшки! Навязалась сама на плечо к нему, так что и пошевельнуться нельзя, а сама же дразнишься. Вот ему за тебя будет теперь в школе… Знаешь, как он меня тащил сюда, когда бомбить начали?

Рима удивлённо глянула на брата, быстро передала ему на руки спящую Нюшку, выбралась из окопчика и побежала через пустырь за Виктором. Юнга шёл, крупно шагая, так что разлетались в обе стороны клёши и вились от ветра ленточки за упрямым затылком. По сухой траве пустыря, отброшенная наискось, неслась за моряком утренняя тень, длинная и узкая, как вымпел. Рима нагнала его и, запыхавшись, окликнула негромко:

— Витя, ты что, обиделся?.. Не серчай!

Он остановился:

— Эх, Рима…

Только рукой махнул.

Глава 21. «Арсений Гай»

Неудачный день выбрал Капка для первого разговора с затонскими ребятами о баркасе. Ремесленники пришли невыспавшиеся, но возбуждённые событиями минувшей ночи. Только и разговору было, что о фугасках, зажигалках, зенитках… Всё же Капка решил не откладывать дело и потолковал с кем надо в своём цехе, а в обеденный перерыв успел перекинуться словечком с ребятами, работавшими в других цехах. Тут опять едва не вышло столкновение с Ходулей. Он влез в кружок ребят, обступивших Капку на заводском дворе:

— Это ещё вопрос, обязанный ли я на этих морячков работать, если, тем более, хорошего от них мало. Только и знают, что насмешничают над нашим же братом.

— Тебя, Дульков, кстати, никто и не просит, — отбрил его Капка. — Участвуют, кто желающие, добровольно.

— А ты спрашивал меня когда-нибудь, желающий я или не желающий? Ты бы взял да спросил: Дульков, ты имеешь в себе желание за это дело браться? Тогда бы и знал. А то у вас Дульков заранее уже выходит какой-то вроде печальный демон, дух изгнанья.

И он обиженно отошёл в сторону.

— Брось ты, Лёшка, в самом деле!

— Мне бросать нечего. Ты вот гляди, Бутырев, сам не прокидайся, если такими подобными ребятами бросаться начнёшь. После не подымешь.

Вообще прав был поэт, сказавший: «Тяп да ляп — не построишь корабль». Тысячу раз прав! Не столь уж хитрое дело было сговориться с ребятами и убедить ремесленников, что надо помочь юнгам. Не так уж трудно, в конце концов, было уломать разобиженного Лёшку. Но, когда решительно всё, казалось, было обдумано, сотни непредусмотренных трудностей, мелочей и помех стали мешать делу. Простая, скажем, вещь гвоздь, но если нужно, чтобы на обшивке он был медный, а время такое, что и простых железных не хватает, то за каждым гвоздём набегаешься…

Старый баркас очистили от песка, ракушек и засохшей тины. Крепкий дубовый набор судна был ещё хоть куда, только два ребра-шпангоута оказались сломанными. С обшивкой дело было хуже, она сильно пострадала. Надо было местами перешить борт. Тёс для этого выхлопотал на лесной пристани сам Виктор Сташук. Много хлопот было с нефтяным двигателем. Он заржавел, в выхлопной трубе застрял дохлый рак, чугунный маховик был расколот, бачок проела окалина. Тут дела было много. Кое-что пришлось отливать заново, отдельные части перетачивать. Работы хватало.