Дорогие мои старики Из переписки с родителями в военные годы (1941-1945)

(Мать сломала руку.)

Но надеюсь, что это обойдется и все будет хорошо. Завтра тебе уже без меня переведут телеграфом 3 тысячи рублей, чтобы ты могла нанять человека, который бы тебе помогал, — вообще, чтобы было все нормально.

Хотели послать к тебе тетю Варю, но она сама больна и не может. Отец на этих днях будет организовывать тебе пропуск, и, думаю, в ближайшее время это сделаем — я это обеспечу.

Все мои литературные дела благополучно закончены. Роман сдан в печать отдельной книгой. Вышли книги стихов и прозы в «Сов. писателе» — надеюсь, ты их скоро увидишь, так же как некоторые английские и американские издания, которые мне на днях прислали. Они очень приятно оформлены, тебе будет интересно на них посмотреть.

Еду с хорошим настроением и с большими планами, ибо сейчас есть что посмотреть и все предстоящее очень интересно. Когда вернусь, думаю, пробуду месяц или полтора в Москве, с тем чтобы отписаться и взяться за новую пьесу о наступлении.

Папа мне показывал твое письмо к нему, где ты подробно пишешь о своем впечатлении от романа. Во многом с тобой я там не согласен. В частности, считаю, что все, что я написал в романе о Васильеве, сугубо неинтересно, и выкидываю его из романа при отдельном издании. Конюков, по-моему, тоже неинтересный образ. Что же до Ани, то она как раз, по-моему, получилась. А женщин, изобилующих гражданскими чувствами, описывать, видимо, не мое призвание — что-то меня больше тянет на писание простых, немудрящих женщин и девиц. А вообще, в целом говоря, конечно, это все-таки первая моя попытка писать что-то более или менее серьезное в прозе, и несомненно она изобилует такими погрешностями, о которых я сейчас даже и представления не имею, и разберусь в них в будущем, когда я хоть сколько-нибудь начну понимать, что в этом романе хорошо и что плохо.

Ну, вот, в сущности, и все о моих делах. Желаю тебе скорейшей поправки. Надеюсь, что все будет хорошо и что к тому времени, когда я вернусь в Москву, ты будешь уже здесь. Что же касается до возвращения на Петровку (о чем я случайно прочел в письме к отцу — там же, где я читал о романе), то советую тебе не нервничать и не считать это дикой берлогой, в которой нельзя прожить один-полтора месяца. Нужно приехать, взяться толком за поиски, я помогу и обеспечу, и все будет в порядке. Ты не волнуйся, не расстраивайся и не изображай все в более черном свете, чем это есть на самом деле.

Еще раз желаю тебе всего самого хорошего и, главное, здоровья.

Крепко тебя целую. Кирилл.

3 июля 1944 года

(От матери)

Дорогие мои Сашулек и Кирилл, очень огорчилась сегодня, что намеченный на завтра отъезд сорвался и приходится отложить на 6-е. Пароход выходит в 9 утра. Вещи зашиты. Приходил монтер снять счетчик. Только что сообщили мне сверху радостное известие о взятии Минска. Поздравляю вас обоих, мои родные.

Читала, Кирюня, твой очерк «Вторая полоса».

12 ноября 1944 года

(Записка, посланная моим родителям Елизаветой Евгеньевной Каменской, племянницей отца, из Киева)

Дорогие мои, пишу сидя в самолете, который через несколько минут улетает, несет нашего дорогого гостя в Москву. Мы с Мусенькой просто обалдели от счастья, когда увидели Кирюшу. Увы, ненадолго только он заехал, но погода чудная, и нет надежды, что застрянет. У нас все хорошо. Кирилл читал новые стихи. Ворвался в нашу постаревшую пасмурную жизнь. Вы, конечно, станете меня ругать за неразборчивый почерк, но я так взволнована, с приключением добрались до аэродрома, хорошо, что не опоздали. Впервые сижу внутри самолета. С каким бы удовольствием и я бы полетела в Москву повидаться со всеми Вами, моими дорогими.

(Насколько помню, это было во время возвращения с фронта из Югославии, по дороге самолет сел на ночевку в Киеве, а когда я утром улетал дальше, то на несколько минут усадил провожавшую меня Е. Е. Каменскую в самолет [33].)

19 декабря 1944 года

(Из неотправленного мне письма матери, вернувшейся уже к этому времени в Москву)