Через несколько дней нас послали на боевое задание. Яков и я шли с несколькими автоматчиками. Потом Якова оставили в кустарнике, а сами направились к железнодорожному полотну. В условленное время раздалось певучее «ку-ка-реку». Двое немцев, охранявших участок дороги, почуяв птицу, остановились возле переезда, стали прислушиваться. Партизаны тем временем подошли к мосту, под его фермы подложили взрывчатку. Вот уже невдалеке послышалось пыхтение паровоза. Над тяжело груженным составом повисли в воздухе белые облачка пара.
– Шнур! – скомандовал старший. Раздался оглушительный взрыв – мост рухнул. Вагоны с грохотом вздыбились, весь состав свалился под откос…
Рассказ Банацкого отвлек товарищей от печальных дум. Незаметно день сменили сумерки.
– Пора! – скомандовал Банацкий.- Пойдем напрямик, иначе наткнемся на пикеты. Ядзя следует за мной, Ростислав – замыкающий.
Поздно ночью друзья подошли к окраине села Кричильск. Павел остановился.
– Может, заглянуть в отчий дом? – нерешительно обратился он к попутчикам.
– Зайди, обрадуются твои… А мы побудем возле хаты. Только не долго!
Ночь выдалась темная. От реки Горынь тянул холодный ветерок. В памяти пробежало беззаботное детство и юность, проведенные в этих живописных местах. А ныне по родному клочку земли приходится идти с оглядкой. Недалеко от порога заскулила собака, она узнала хозяина и бросилась ему на грудь. Павел ласково гладил юлившего пса.
– Ну, постой, хватит, Барбос. – Потом он постучал в окно.
– Кто? – кликнул настороженный женский голос.
– Это я, Татьяна, открой,- негромко промолвил Павел.- Он вошел в открытую отцом дверь.
– Все живы, здоровы! Милые мои!..
– Все, все, родной…- вторили в возбуждении отец и Татьяна. Растроганная приходом мужа, жена поведала ему о том, как бандиты дважды врывались в дом.
– Мне и детям грозятся смертью, если ты не вернешься домой,- всплакнула Татьяна.- Предупреждали: «От нас не скроется! Мы его найдем!»
Не зажигая света, Павел подошел к спавшим в кроватках детям. Он целовал сонных Катю, Леню и Валю, прижимал их головки к своим щекам, нежно поправлял одеяло: «Спите, родные, спите…».
Как много хотелось сказать жене! Но у Павла оставались считанные минуты, его ждали. Спросил, хватает ли харчей, не болеют ли дети.
– Не тужи, Татьяна, скоро будем вместе,- успокаивал Павел жену.- А сейчас мне пора.
– Куда же так скоро?
– Задерживаться опасно, коли приметят нас на рассвете – беда. Будь здоров, отец, до встречи, Татьяна…
Павел поочередно их расцеловал. На скулах под кожей ходили желваки.- А с душегубами обязательно встретимся!
– Павел!..- со слезами на глазах повисла на его шее Татьяна.- Не уходи! – умоляла.
– Опомнись, Татьяна,- вмешался отец. – Он же не волен собой распоряжаться. Дождемся его здоровым и невредимым.
Татьяна понимала: если бандиты узнают о возвращении мужа, ему не сдобровать. И только при одной этой мысли она сразу согласилась.
– Корюсь твоей воле… Только немного провожу.
Подошли к реке. Перед ними открылась даль, синяя и спокойная. Горынь лениво текла в спокойных берегах. Татьяна шепнула мужу:
– Тут я видела лодку. Поищу.
К счастью, лодка оказалась на месте. Бесшумно усевшись в нее, партизаны попрощались с плачущей Татьяной и переправились на противоположный берег. Небо на востоке заалело, близилось утро. Ядзя, Павел и Ростислав миновали Гуту-Степанскую и подошли к заветному лесу.. Через несколько дней они добрались в свой отряд.
Крестьяне позже рассказывали, кем был в действительности Грищенко.
– Всю жизнь воровал, таким путем и нажил себе хозяйство,- с гневом отзывались о нем старожилы.
С вторжением немецких оккупантов на Украину Грищенко поступил на службу в немецко-украинскую полицию. Гестапо сразу оценило его качества. И так как он жил у самого леса, где часто появлялись партизаны, фашисты задумали наиболее выгодно использовать предателя. Для видимости его арестовали, затем был инсценирован побег. С той поры Грищенко «скрывается». Выслуживаясь перед фашистами, агент и привел жандармов в дом Загоруйко. Но они опасались открытой схватки с партизанами. Никто из них не решался войти в дом. Тут на помощь подоспел случай. Мимо проходила женщина, ее задержали и силой оружия принудили забежать во двор и крикнуть: «Немцы! Спасайтесь!» Так жандармы надеялись всполошить партизан и в суматохе перестрелять их.
Избитый фашистами Загоруйко, пошатываясь, вошел в дом. Здесь его взору открылась страшная картина: в кухне на полу корчилась от боли тринадцатилетняя дочь Антося с зияющей раной в груди. В какой-то миг проблеска сознания дочь узнала отца и еле пошевелила губами: «Та…ту».
В первые минуты Петр Аврамович точно одеревенел, его потрясло увиденное, он не мог шевельнуть рукой, ноги стали чужими, а в глазах, больших черных глазах, застыл ужас.
– Боже, что делать? Что делать? За что тебя казнили, доченька?!