– Ей-богу, - сказал он, точно зная: не придёт никогда. Но Лиза поверила, улыбнулась сквозь слёзы. И, отперев дверь, требовательно крикнула в пустой, гулкий коридор:
– Катька!
Подумать о разговоре с Катериной Илья ещё не успел и, когда та вошла в комнату барыни, не знал куда девать глаза. Но Катька, уже умытая, одетая в серое платье и белый фартук горничной, лишь мельком скользнула по нему взглядом. Как ни в чём не бывало сложила руки на животе и смиренно спросила:
– Что изволите приказать?
– Проводи, - сухо велела Лиза.
Катька кивнула и юркнула за дверь. Илья вышел следом.
– Ну, кобе-е-ль… - задумчиво протянула Катька, стоя перед Ильёй на пустой, ещё тёмной улице. - Ну, ко-от мартовский… Ох, и дура же я набитая! Знамо дело, зачем тебе на пятаки размениваться, коли "радужная" сама в руки падает!
Илья молчал. Что было говорить?
– Ладно, бог с тобой, - Катерина вдруг прыснула. - Коль уж так вышло – знать, судьба. Мне-то что… Я мужиками не обиженная, у меня таких, как ты, сотня была… И, дай бог, столько ж ещё будет. А вот Лизавету Матвеевну, голубушку мою, впрямь жалко. Ты, Илюха, не теряйся, заходи в гости. Я всё улажу, комар носа не подточит. Приходи!
– Идите вы обе к чёрту! - зло сказал Илья. Повернулся и, слыша, как за спиной звонко, на весь переулок хохочет бессовестная Катька, зашагал к набережной.
Когда он вошёл в домик Макарьевны на Живодёрке, уже начинало светать.
Всю дорогу Илья думал, что соврать Варьке, но в голову, как назло, не лезло ничего путного. К счастью, в доме все спали: даже Макарьевна, встающая и зимой, и летом с третьими петухами, ещё выводила носом заливистые трели в своей горнице. Илья сбросил в сенях валенки, осторожно ступая по скрипучим половицам, прокрался в комнату. Застыв на пороге, огляделся, соображая:
то ли ложиться рядом с Кузьмой, то ли, чтобы не будить мальчишку, пристроиться на печи, но с нар вдруг поднялись сразу две лохматые головы:
– Во, Илюха…
– Смоляко?..
– Ты-то что здесь делаешь? - зашипел Илья, разглядев рядом с Кузьмой Митро. - Дома не спится?!
Неожиданно кто-то зашевелился на полу в дальнем углу, и Илья невольно отпрыгнул. С раскатанного половика смотрел, зевая, Петька Конаков. Рядом приподнялся на локте его брат. С полатей, из-под ситцевой занавески, свесились головы Ефима и Гришки Дмитриевых.
– Ну как? - спросили все хором.
– Да какого лешего?!. - взвился Илья. - Вы чего здесь? Другого места не нашли?!
– Да мы… здесь… того… вот… У Макарьевны сидели! - Кузьма состроил невинную рожицу. - В карты бились, потом Варька спать пошла, а мы решили уж не расходиться… Ну как? С придачей тебя?
– Спи. - коротко велел Илья.
Митро внимательно взглянул на него. Кивнул на прикрытую дверь в кухню.
– Вино осталось. Поди выпей.
На кухонном столе в самом деле стояла початая бутылка мадеры, и Илья только сейчас понял, чего ему страшно хотелось с самого мига пробуждения.
Он приник к горлышку бутылки. И глотал крепкую, обжигающую рот жидкость до тех пор, пока не поперхнулся и струйка мадеры не пролилась на рубаху. Затем он стянул кожух, бросил его на пол, растянулся сверху сам.
И заснул в ту же минуту - словно умер.
Медный тульский самовар вскипел и, одышливо пыхтя, выпустил из-под крышки струю пара. Катерина, напевая, подставила под начищенный носик чашку. Наполнив, установила чашку на подносе с сахаром, мёдом и кренделями, умело, не пролив ни капли, увернулась от щипка Мирона-дворника и под его гоготанье пошла с подносом по галерее в комнату барыни.
– Лизавета Матвевна! Я это, Катька… Дозволите?
– Входи…
Катька толкнула дверь, вошла, огляделась.
– Чайку испить изволите? Лизавета Матвевна! Вы где?
Катька поставила поднос на стол, пошла к кровати.
– Ну? Говорила я вам?
Лизавета Матвеевна лежала, закутавшись в одеяло, крепко обняв подушку. Улыбалась. Из-под опущенных ресниц бежали слёзы.
– А ревёте-то чего? - удивилась Катерина, садясь рядом. - Он, аспид, что, обидел вас чем? Так вы скажите, барыня! Я на Живодёрку живо сгоняю и все патлы ему повыдергаю!
– Ох, Катька… ох, молчи… - простонала Лизавета Матвеевна. - Господи, грех мой, до второго пришествия не замолить… Но хорошо-то как, Катька… Боже всемилостивый… Я ведь знать не знала, что такое на свете бывает! Год мужней женой прожила - и не знала! Ведь чуть не умерла от этого разбойника…
Право слово, чуть не умерла…
– Умереть не умерла, а время чудно провела! - хмыкнула Катька. - Уж я ли вам не говорила, что Илюха по вас сохнет? Говорила, что только помани – и примчится сломя голову? Говорила, что никто не узнает, что всё в лучшем виде устрою? Да я ему только слово про вас шепнула - сейчас загорелся! Чуть средь бела дня к вам не помчался… жить, кричит, без них не желаю… Я на нём, как Трезорка на штанах, висела, умоляла вас не погубить!
– Ох, Катька… Ох, пропала душа моя… Гореть мне, гореть до Страшного суда…