Дорогой длинною

Иринка прошла мимо, казалось, не заметив его. Гришке отчаянно хотелось окликнуть её, присвистнуть хотя бы, но он не решился. Кляня себя, он вышел из-за двери - и в этот миг Иринка, прикрывающая за собой резную калитку церковной ограды, внезапно подняла взгляд и в упор посмотрела на него.

Вздохнула, словно и не удивившись ничуть. Закрыла глаза, как от внезапной боли, и улыбнулась. И улыбка эта была такой горькой, так старящей её, что у Гришки защемило сердце. Иринка давно ушла, а он всё не двигался и смотрел на то место, где она только что стояла, а горло сжимала острая судорога.

"Господи, ну что делать? Господи, ну что?!" - в который раз Гришка задавал себе этот вопрос, быстро идя вниз по Гончарной в сторону Земляного вала. Здравый смысл настаивал на том, что пора прекратить это бесполезное ухажёрство, грозящее закончиться бог весть чем. За себя Гришка не особенно боялся, но подвести под монастырь Иринку - легче зарезаться! А в душе он знал, знал наверняка: не отступится от неё, не сможет. Особенно теперь, поймав эту боязливую улыбку на тонком, как у Богородицы, лице с живой, глубокой, грустной чернотой глаз. Как он уйдёт, как оставит её? И кому? Этим упырям Картошкам, этому дурню Федьке, до сих пор не понимающему, какое сокровище получил? Да не будет же этого, не будет никогда! Вот только…

делать-то что? Дети у неё… А у него - Анютка, будь она неладна. Прилипла, как коровья лепёшка, теперь до старости не оторвёшь. И что она в нём нашла только? Такой же, как все цыгане, таракан тараканом, не лучше и не хуже, так нет - виснет на шее хомутом!

Стоило Гришке подумать о жене, как она и появилась в двух шагах. Гришка даже вздрогнул, увидев знакомое голубое платье и плюшевую накидку. Не замечая его, глядя себе под ноги, на выщербленный тротуар, Анютка быстро шла по улице чуть впереди него. Гришка вспомнил о том, что оставил жену утром в постели, сонную и явно не собиравшуюся продирать глаза. Стало быть, он за порог, а она следом? И торопится куда-то так, словно пятки горят. Изрядно изумлённый и заинтересованный, он свернул вслед за Анюткой в тихий, пустой Гончарный переулок. Лица жены он не видел и лишь по её походке и по тому, как она теребила в руках маленький чёрный ридикюль, понимал, что она или взволнована, или напугана чем-то. Никакой родни в этой части города - Гришка знал точно - у Анютки не проживало. Может, любовника завела? Почему-то эта мысль восторга у него не вызвала. Идя вслед за Анюткой по кривому узкому переулку, он не знал, как ему поступить: то ли окликнуть её, то ли проследить, в какой из домов она войдёт, то ли подождать, пока выйдет, и уже тогда подступиться с вопросами, то ли вовсе ничего не спрашивать, а идти дальше куда шёл…

Когда Анютка вдруг остановилась перед низеньким, деревянным, скособочившимся домиком, быстро взошла, почти взбежала по крыльцу и схватилась за ручку двери, Гришка ещё ничего не решил. И, понимая, что через минуту будет уже поздно, позвал:

– Аня!

Она застыла. Опустила руку, лежавшую на дверной ручке. Медленно обернулась. Гришка прыгнул к ней сразу через две ступеньки крыльца.

– Ты что здесь делаешь? - он старался, чтобы голос звучал грозно, но мешало искреннее любопытство. - У тебя что - мужик здесь?

– Что ты, бог с тобой, что ты… - прошептала она, закрывая глаза. Лицо Анютки стало серым.

Гришка невольно протянул ей руку, и она оперлась на неё с такой неловкостью и облегчением, что сразу было видно - не прикидывается. И, подняв глаза, Гришка вдруг увидел прибитую над дверью дощечку с кривоватой надписью: "Повивальная бабка Анисья Федосеенкова".

С минуту они молчали. Редкие прохожие с удивлением поглядывали на красивую и хорошо одетую даму, опирающуюся на руку разбойничьего вида молодого цыгана, смотрящего на неё нехорошими глазами. Нехорошими – потому что Гришка мало-помалу начал понимать.

– Это что же ты, паскуда, задумала? - тихо выговорил он, сжимая руку Анютки и кивая на вывеску. - Ты зачем сюда явилась? И… и в какой уже раз?

Анютка поморщилась от боли, попыталась было высвободить руку, но Гришка стиснул её сильнее. Сквозь зубы спросил:

– На вычистку пришла, сука? Отвечай!

– Оставь меня, Гриша, - не открывая глаз, хрипло попросила она. - Оставь, какая тебе разница…

– Чего?! - сорвавшись, рявкнул он на весь переулок, не замечая, что из москательной лавки и из булочной напротив выглядывают заинтересованные физиономии. - Оставить тебя здесь? Потрошиться? Да ты ума решилась?! Лучше я тебя своими руками задушу! Говори, который раз ты сюда, шалава, бегаешь?

Анютка молчала. И Гришка разжал пальцы, увидев, как из-под её опущенных ресниц бегут слёзы. Впервые он видел жену плачущей, и от испуга у него похолодела спина.

– Господи, Анька… да ты чего? - оглядываясь, пробормотал он. - Не реви…

Не реви, говорят тебе, люди кругом! Ну, пошли скорее отсюда… Вот дура-то, да что я тебе сделаю, бестолковая? Ну, пошли, пошли, пошли… Да не пугайся, домой поедем.