Дорогой длинною

Варька молча погладила его по плечу. Очень хотелось отстраниться, но Илья сидел неподвижно, глядя на дрожащую вокруг бутылки лужицу красного вина. И когда час спустя Варька ушла, он продолжал сидеть так же, не выйдя даже проститься с сестрой. Провожать её до города пошёл Яшка, за ним увязались дети. Маргитка тоже куда-то делась, и во дворе стало непривычно тихо. День клонился к вечеру, пыльное стекло окна порозовело от закатного света. Нужно было вставать, идти заниматься обычными делами, но отяжелевшая голова не поднималась с кулаков, хоть убей.

Правильно, конечно. Незачем туда ходить. Ещё не хватало попасться на глаза кому-нибудь из хоровых. Права Варька, он и не собирался никуда, но…

Сжимая руками голову, Илья с горечью думал, что никогда, ни разу за всю жизнь сестра не говорила с ним так. Словно не родня, словно он давно ей не брат. Он, конечно, святым никогда не был, всякое случалось… ну и что? Когда Варька на него смотрела такими чужими глазами? Будто не после шести лет разлуки встретились. Искала, говорит… Зачем искала, вдруг со злостью подумал Илья. Чтобы сказать: "Не лезь к Настьке"? А то он без неё не знал! И не рвался никуда, и в мыслях не держал, и Маргитка пока при нём, так чего же ему дёргаться? О чём жалеть?

Илья перевёл дыхание, снова уткнулся лбом в кулаки. Шёпотом позвал:

"Настька…" и привычно представил себе жену в её тёмном платье, с тяжёлым узлом волос на затылке, со спокойной улыбкой. Сваты недоделанные, горько подумал Илья, навязали ей всё-таки этого князя. Ведь не любила же она его никогда! Не нужен он ей был! Зачем же согласилась, зачем пошла? Не иначе Яков Васильич, перед тем как помереть, заставил!

Илья закрыл глаза. Криво усмехнувшись, подумал о том, что заставить Настьку что-то сделать против её воли не удалось бы даже богу. Значит, сама захотела. Что ж… пусть. Значит, успокоилась. Значит, его, Илью, больше не ждёт. Но отчего же он тогда сидит тут, как пёс цепной на привязи, и не может встать и пойти в город, чтобы хоть посмотреть на свою же собственную жену?

Почему нет, если ей всё равно теперь?!

Внезапно Илья подумал о том, что Варька, скорее всего, расскажет Насте о встрече с ним. Да, расскажет непременно - чего ей скрывать? И Настька узнает обо всём. И об этих пустых шести годах, и о болтаниях из города в город, и о его бестолковой, дурацкой жизни с Маргиткой, и о синяках на её лице, и о её взгляде затравленной кошки… И пусть знает, отчаянно подумал Илья, сжимая кулаки. Пусть знает, что он за всё сполна заплатил и ни одного дня за эти годы счастлив не был. А то, может быть, Настька думает, что у него тут не жизнь, а мёд с сахаром… Взвыть впору от такого сахара… но стоит ли?

Позориться перед дочерью? Дать Маргитке похохотать вволю? Стервенеть от презрительного взгляда сосунка Яшки? Осталось теперь только сидеть одному в пустом доме, смотреть в стену… и понимать, что никто, кроме тебя самого, в этом не виноват. Так чего же теперь рваться с привязи, в чём каяться? Сиди и давись этой жизнью, пока не сдохнешь.

Илья поднял голову, взглянул в окно. Красное солнце уже висело над самыми крышами посёлка. Выступление хора в Одессе, должно быть, скоро начнётся… В парке, значит… Ну, так пусть покажут того, кто не даст ему, Илье Смоляко, пойти и посмотреть, на ком переженились его старшие сыновья!

Илья резко встал и, не подняв упавшей табуретки, вышел из дома.

У ворот ему загородила дорогу Маргитка.

– Куда ты, Илья?

Он увидел её полные слёз глаза, помертвевшее лицо. Отвернулся, отстранил Маргитку с дороги.

– Пусти меня.

– Илья!!! - она сразу всё поняла.

– Пусти, я вернусь…

– Дэвлалэ, так и знала… С самого начала знала… - Маргитка повалилась на землю, вцепилась в сапоги Ильи, хрипло, с ненавистью закричала: - К ней уходишь? К ней? Опять к ней?! Не ходи, Илья… Не надо, не ходи, ты не вернёшься… Что ж ты, вурдалак, делаешь со мной?! Илья, останься!

Останься! Не ходи!

– Отвяжись от меня, дура! - заорал и Илья, отдирая её руки от сапог и отбрасывая заливающуюся слезами Маргитку с дороги. - Сказал же, что вернусь!

– Илья! - Маргитка бросилась было за ним, но, споткнувшись, снова упала в пыль. Завыла низким, сдавленным голосом, колотясь головой о землю.

Илья ускорил шаг.

Южные сумерки наступили, как всегда, быстро. Когда Илья очутился на набережной Верхнего города, уже стемнело. Это была "чистая" часть Одессы.

Набережная белела шляпками и платьями дам, кителями военных, целая толпа стояла возле духового оркестра, бравурно исполняющего венский вальс, от фонарей и иллюминации на тротуары ложились цветные пятна, порт вдали был весь усыпан огнями, по чёрной воде моря медленно двигалась искрящаяся громада "Святого Николая", курсирующего между Одессой и Севастополем.

Дневная жара спала, и воздух был свеж от морского ветра. Сильно пахло какими-то душистыми цветами. Отчётливо слышались звуки оркестра, женский смех, скрип пролёток, свист мальчишек: казалось, половина города высыпала в этот тёплый вечер на набережную. Из-за Молдаванки поднималась ущербная луна, рядом с ней растерянно мигала первая зелёная звезда.